Господин судебный пристав - Александр Чиненков

Яшка возвращался с охоты домой. Взобравшись на холм, он подтянул за собой сани с тушей оленя, остановился лицом к ветру и, широко раздувая ноздри, втянул в себя воздух. Со стороны дома потянуло дымком. «Кто-то хозяйничает без меня в моём жилище, — подумал старый бурят. — Или Аксинья приехала, или кто-то чужой заглянул…» Но собаки вели себя спокойно, и это успокоило его.

— Яш-ка! — услышал он крик Аксиньи. — Яш-ка, чёрт косорылый! Где тебя черти носят? В дом ступай, олух небесный!

В ответ на её зов заревела в клетке медведица и залаяли вернувшиеся с Яшкой собаки. «Здесь я, чего глотку дерёт? — подумал старый бурят, посмотрев на лошадь, жующую сено. — Однако идти надо, пить-есть хочется… Аксинья, наверное, хлеба свежего привезла».

Войдя в дом, Яшка осмотрелся: у печи на скамейке сидел чужой, незнакомый человек.

— Чего, явился? — спросил тот, не оборачиваясь. — На охоту ходил или просто по тайге шлялся?

Яшка не нашёлся с ответом и промолчал. «Хозяин» заметно изменился, осунулся и похудел.

— А медведицу Мадину я даже не узнал. Выросла, похорошела… Ты хорошо за ней ухаживаешь, молодец.

Его слова привели Яшку в чувство, и он сказал:

— Я на охоту ходил, оленя добыл. Сейчас мяса поджарим. Сами поедим и Мадину покормим.

Хозяин прикрыл печурку, медленно встал и обернулся.

— Вот, погостить к тебе приехал, — сказало он. — Аксиния сказала, что ты от хворей хорошо лечишь, вот и поколдуешь надо мной.

— Я только себя и собак лечу, других не пробовал, — сказал Яшка, стягивая верхнюю одежду. — Я…

Дверь открылась. Вместе с паром холодного воздуха в дом вошла Аксинья. Встретив её неласковый взгляд, Яшка нахмурился и опустил голову.

— «Хозяин» покуда у тебя поживёт, — сказала Аксинья, подходя к столу и присаживаясь на табурет. — Ты его лечить будешь и ухаживать за ним, понял?

— Понял я, как же не понять, — пожал плечами Яшка. — Пусть живёт «хозяин» сколько хочет, а я лечить буду его…

— А теперь ступай сани разгрузи, — велела ему Аксинья. — Потом отмойся хорошенько, пока я мяса поджарю. Жрать, наверное, хочешь, сукин сын?

* * *

Остаток зимы, весну и лето прожил Халилов в домике старого бурята. В первые дни Яшка чувствовал себя скованно: в его тихую размеренную жизнь вторгся посторонний и непрошеный человек. Он боялся смотреть на «хозяина», от сурового взгляда которого в голове путались мысли. Разговаривал он с Халиловым редко и коротко, в словах Хозяина чувствовались пренебрежительность, натянутость и спокойствие.

Яшка лечил «хозяина» и ухаживал за ним. А когда наступила весна, Халилов пошёл на поправку и стал выходить из дома. Часто, с утра, он брал новенький карабин и уходил в тайгу, пропадал там целый день и возвращался лишь поздно вечером.

«Выздоравливает, крепчает «хозяин», — думал с облегчением Яшка. — К лету совсем поправится и… Может быть, вернётся в свой город наконец?»

И он оказался прав. Халилов к лету выздоровел совсем. Зачастившая в лес Аксинья с умилением смотрела на него преданными собачьими глазками и намного мягче стала относиться к Яшке.

Жизнь в глухомани, в компании старого бурята, поначалу угнетала Сибагата Ибрагимовича. Домик Яшки был тесен и низок. Единственное окошечко величиной с тарелку пропускало так мало света, что в доме, даже солнечным днём, царил вечный полумрак. На ночь они располагались на жестких нарах, застеленных душистым сеном. Напившись настоек и натершись вонючими мазями, Сибагат Ибрагимович спал два-три часа. А когда возвращалась боль, он просыпался и, не зажигая лампы, смотрел в сторону вольера, в котором содержалась его Мадина. Медведицу он назвал в честь своей племянницы, которую люто ненавидел. «Медведице больше подходит это красивое имя, — со злостью думал он. — Гораздо больше, чем этой паскудной твари, зовущейся моей племянницей…»

Глядя в окошко, он, при тусклом свете луны, видел смутное очертание вольера медведицы и усыпанное звёздами ночное небо. Всё вокруг было темно и безмолвно. Сибагат Ибрагимович, по обыкновению, молчал, о чём-то сосредоточенно думал и очень тихо, себе под нос шептал:

— Ничего, быть бы живу… Доживу до лета, и прощай, Россия!..

Иногда на Халилова накатывала блажь, и он становился разговорчивым. В такие минуты он усаживал Яшку перед собой и говорил ему всё, что приходило в голову: о жизни в городе, о себе, об Аксиньи, о политике, о своих болезнях, о лекарствах, которыми его «пичкал» бурят, о медвежонке, превратившемся в крупную медведицу, словом, обо всём. И только об одном умалчивал Сибагат Ибрагимович — о совершённом им тяжком преступлении и о том, что скрывается в тайге от правосудия.

Много времени Сибагат Ибрагимович проводил у вольера Мадины. Тело медведицы было мощным, с высокой холкой и массивной головой с небольшими ушами и глазами. Короткий хвост, едва выделяющийся из шерсти, мощные лапы с крупными невтяжными когтями. Вспоминая её маленькой, лежащей у него на груди и слизывающей мёд с его лица, Сибагат Ибрагимович умиленно улыбался. Но когда представлял, как трехсоткилограммовая туша, «играя», уляжется на него, приходил в ужас, понимая, что от таких ласк от него и мокрого места не останется.

Медведица встречала Халилова приветственным рёвом, становясь на задние лапы и качая головой. Шерсть на загривке становилась дыбом, от чего морда казалась растопыренной, в два раза шире, а уши прижимались к черепу.

Пока Сибагат Ибрагимович разговаривал с ней, медведица или стояла на задних лапах, держась передними за дубовые жерди вольера, или лежала на земле, тихо и жалобно поскуливая. Мадина по-своему любила хозяина и была привязана к нему.

Всякий раз, осматривая придирчивым взглядом «жилище» любимицы, Сибагат Ибрагимович удовлетворённо подмечал, что вольер сделан добротно и очень удобен для проживания. Большой, просторный, надёжный, из дубовых брусьев. Внутри вольер был разгорожен так же крепкой перегородкой из брусьев, в которой имелся закрывающийся на запоры проход. В половине, обращённой к дому, медведица отдыхала, греясь на солнышке. А во второй половине Яшка соорудил берлогу, в которой Мадина проводила зиму, обрастая жиром и впадая в спячку. Кормил её Яшка в этой же половине вольера.

Содержать медведицу особых хлопот буряту не доставляло. Пока она «трапезничала» в одной половине, Яшка заходил в другую и чистил её.

Хуже всего приходилось весной. В это время медведица линяла и вела себя беспокойно. Природа требовала своего: ей нужен был самец для любовных утех, но такого «удовольствия» Яшка позволить ей не мог. Но «женихи» к Мадине всё же приходили…

Сибагат Ибрагимович проснулся рано утром от крика Яшки и злобного рёва чужого медведя. Набросив на плечи тулуп, он схватил карабин и выбежал из дома. Картина, которая предстала перед его глазами, повергла Сибагата Ибрагимовича в ужас. Огромный бурый медведь стоял на задних лапах у вольера и готовился напасть на Яшку. Зверь вёл себя крайне агрессивно. Он делал беспорядочные, короткие выпады и прыжки на одном месте, сопровождая их сухим кашляющим рыком. Затем корпус зверя резко продвигался вперёд, замирал, а передними лапами он быстро и угрожающе колотил по земле. Потом он вдруг начинал прыгать на одном месте, становясь на задние лапы и рыча.