Гордая американка - Жюльетта Бенцони

– Вы весьма учтивы, господин незнакомец! Две несчастные, которых постигла трагическая смерть! Впрочем, истины ради надо призвать, что и той, чье имя я ношу, не слишком повезло.

– Правила хорошего тона требуют, чтобы после этих ваших слов я спросил, как вас зовут. – Корделия… Все называют меня Делией.

– Да вас просто преследует Шекспир! – Он засмеялся и продекламировал:

«Корделия, лишенная наследства,

Твое богатство – в бедности твоей.

Отверженная, я завладеваю

Тобой, мечта и драгоценный клад».

Девушка тотчас подхватила:

«Я ваши свойства знаю,

Но, вас щадя, не стану называть».[12]

– Как видите, мы знаем классику…

– Браво! Так вы англичанка?

– Ни в коем случае!

– Тогда шведка? Норвежка? Финляндка? Или же вы явились из…

– Просто-напросто из Нью-Йорка.

– О, нет! Только не вы! Опять!.. – пробормотал молодой человек.

– Любезность за любезностью! Еще немного, и у вас вырвалось бы: «Какой ужас!»

– Этого я себе не позволил бы, но ваши соотечественницы меня действительно в некоторой степени… удручают. Можно подумать, что они задались целью завоевать Венецию! Элейн Орсеоло – американка, и бал этот дается в честь двух американок – чудесной миссис Каррингтон и мисс Я-не-знаю-как-ее-зовут…

– Хопкинс! Мисс Корделия Хопкинс – это я.

Он уставился на нее, не веря собственным ушам. Чтобы это очаровательное дитя, словно сошедшее со страниц книги сказок Андерсена, оказалась продуктом «цивилизации», машин и денег! Это превосходило его понимание. Делия, со своей стороны, находила его совершенно восхитительным мужчиной. Никогда еще ей не встречался человек, который вызвал бы у нее такой интерес! Вылитый принц из детской сказки! Ей захотелось зажмуриться…

– Так вы – сестра миссис Каррингтон? – спросил Жан.

– Сестра ее мужа, и даже менее того, потому что ее муж – мне всего только сводный брат. У нас одна и та же мать, но он гораздо старше меня. Но, кажется, вы задаете слишком много вопросов. Не считаете ли вы, что было бы более любезно, если бы вы сперва представились? Вы-то кто такой?

Он удовлетворил ее любопытство, склонившись в глубоком поклоне; Делия звонко расхохоталась, глаза ее заискрились.

– Так это вы!

– Мне повезло: мое имя вам известно?

– Еще бы! С тех пор, как мы приехали в Венецию, Элейн только о вас и говорит! Эта женщина вас попросту обожает!

– Как нескромно! Не уверен, что этот глагол понравится моему другу Орсеоло…

– Иногда мой язык обгоняет мои мысли. Я слишком много болтаю и слишком мало задумываюсь. Я хотела сказать, что она очень много говорила о вас, и в самых лестных выражениях.

– Очень мило с ее стороны! Превозносила ли она мои достоинства в присутствии вашей невестки?

– Сперва да, но это Александре не очень понравилось. Элейн догадалась, что вы с ней не в самых добрых отношениях; видимо, в Париже между вами что-то произошло. Уж не оскорбили ли вы ее?

Эта откровенная прямота была новостью для Фонсома, который привык слышать от женщин более туманные высказывания. Проникнувшись к девушке огромной симпатией, он решил отплатить ей той же монетой.

– В некотором смысле, да. Прошедшей весной я пытался ухаживать за ней…

– Только не говорите, что это пришлось ей не по нраву! В Нью-Йорке она постоянно вращается среди мужчин, буквально блеющих от восторга при ее появлении, и это ее весьма забавляет.

– Ну, я ее нисколько не позабавил. Скажу больше: она восприняла меня трагически. Вообще-то по-французски принято говорить: «разинуть рот от восторга», а не «блеять».

– Вы полагаете? Просто образ показался мне подходящим. Но вернемся к моей невестке! Может быть, вы зашли слишком далеко? Это уже не является частью ее игры.

– Игры? Выходит, она…

– … Любит поиграть с воздыхателями, а как же! Вообще-то мы все такие: превратить мужчину в осла и упорхнуть – разве не весело? Александра достигла в этом искусстве больших высот, просто надо знать, когда остановиться.

– И вы такая же? Что-то не верится.

Делия с мечтательным видом понюхала свой букет роз.

– Немножко, – со вздохом призналась она. – Во всяком случае, была такой, пока это не перестало меня забавлять. Это случилось в тот день, когда я согласилась обручиться. – И она сунула Фонсому под нос огромный изумруд, красовавшийся у нее на безымянном пальчике.

– Вот оно что! Разумеется, вы любите жениха?

– Думаю, что да… То есть очень люблю!

Жан с радостью расцеловал бы ее за столь красноречивую оговорку. Он с удивлением обнаружил, что ему невыносимо было бы сознавать, что она влюблена в другого; в следующую секунду ему показалась отвратительной мысль, что ее придется вернуть танцующей внизу толпе. Он с горячностью схватил ее за руку.

– Идемте! Идемте со мной!

– И куда же мы пойдем?

– Праздновать день Искупления со всей Венецией! Моя гондола осталась внизу, позвольте украсть вас на несколько часов и показать вам город таким, каким вы наверняка его не видели и не увидите!

– Вы хотите, чтобы мы сбежали с бала?

– Это всего лишь бал! А я предлагаю вам присоединиться к балу звезд и всего народа. Согласны?

Она подняла на него сияющие глаза.

– Поспешим! Но как выйти незамеченными?

– Следуйте за мной!

Он повлек ее в глубь галереи. Тем временем внизу фанфары возвестили о появлении французского короля Генриха III, завернувшего в Венецию по дороге из Польши, где он надолго оставил по себе память…

Через несколько минут стремительная черная гондола нырнула в темноту, как акула, унося за парчовыми занавесками самую прекрасную пару, какую только видывала Венеция за последние годы.

Александра, выбранная королевой бала, удостоилась чести сидеть за столом рядом с дожем Мосениго и французским королем, у которого на черном бархате платья поблескивали такие жемчуга, что любая женщина при взгляде на них лишилась бы рассудка. Оба были с ней бесконечно предупредительны и галантны, однако она почти не удостаивала их вниманием. Для нее важно было лишь одно: Фонсом куда-то запропастился, Делию тоже не могли отыскать.

Элейн, с которой она поделилась своим беспокойством, ограничилась двусмысленной улыбкой и столь же невразумительным ответом:

– Ваше волнение совершенно несвоевременно, Александра. В эту ночь вся Венеция помышляет лишь о радости жизни и об удовольствиях. Делия, должно быть, с кем-нибудь флиртует. Что касается Джанни, то удержать его столь же немыслимо, как обуздать ветер. Одному Богу известно, куда его может занести!