Рукопись Платона - Андрей Воронин

— Вы серьезно? — спросил немец и по лицу Хрунова понял, что никакими шутками здесь даже и не пахнет. — Майн готт, что же делать?

— Я же говорю, держаться подальше от княжны. Ну, не вешайте носа, майн герр! Если вы наверняка знаете, где лежит мое золото и ваша книга, с этим делом можно покончить уже сегодня. А потом ищи свищи! Насчет обратного пути, подорожных, границы и прочего вздора не беспокойтесь. Мы пойдем вместе: вы, я, мое золото, ваша книга и кое-кто из моих людей, потому что должен же кто-то тащить все эти сундуки! Все, довольно трепать языком. Уже начало восьмого, черт бы его побрал. Ерема, немедля собери людей и дуйте в кремль. Да осторожнее, черти! Конечно, вся городская полиция вкупе с драгунами и егерями княжны рыщет по лесам, разыскивая нас, однако не следует лишний раз испытывать судьбу.

Ерема кивнул и исчез.

— Вас ищут егеря княжны? — удивился Хесс. — Так нападение на мосту — ваших рук дело?

— Будто вы не поняли, — поморщился Хрунов. — Вы заметили, что у вашего спасителя недостает уха? Как вы думаете, кто его отстрелил?

— Майн готт! Что за варварский край!

— Истинная правда, но вы еще не знаете, каким варварским он может быть... Что ж, майн герр, встретимся через час в кремле. В течение этого часа можете делать все, что взбредет вам в голову, но, умоляю, не показывайтесь на глаза княжне! Ни за что, ни под каким предлогом! Лучше всего плотно позавтракайте прямо здесь, это сравнительно приличное место, а потом ступайте прямиком в крепость и ждите меня там. И не улыбайтесь, сударь! Из-за своей беспечности вы висите на волоске, а вместе с вами и я. Если вас арестуют, имейте в виду: я достану вас за любыми решетками и замками, и тогда вы пожалеете, что родились на свет. Ферштейн зи?

— О йа, — с понимающим видом кивнул немец.

— Вот и ладушки, — сказал Хрунов. — А насчет княжны не беспокойтесь. После того как дело будет сделано, она свое получит. Я вернулся в эти края только ради нее и не уйду отсюда, пока не расплачусь со всеми долгами.

С этими словами он встал, коротко поклонился немцу и, спрятав пистолет под полой венгерки, вышел из кабинета.

* * *

Направляясь к своему дому, переодетая крестьянкой княжна Мария Андреевна Вязмитинова думала в основном о том, как бы пройти незамеченной мимо собственной прислуги. Ее появление в седьмом часу утра на пороге своего собственного дома в крестьянской одежде непременно послужило бы почвой для многочисленных пересудов среди охочей до сплетен дворни. За время своей самостоятельной жизни княжна против собственной воли отменно изучила пути и способы, коими обыкновенно распространяются самые неправдоподобные слухи. Не пройдет и суток, как весь город будет судачить о том, что княжна Вязмитинова, переодевшись поселянкой, бегает по ночам из дому — не иначе как на свидание с любовником, коего не отваживается показать свету ввиду его низкого происхождения или, напротив, семейного положения. А уж кандидат в любовники сыщется непременно, и не один, и у каждого будет семья, трое детей и несчастная обманутая супруга, дни и ночи напролет оплакивающая коварную измену мужа, позарившегося на прелести распутной княжны Вязмитиновой.

Вообразив себе все это, княжна поморщилась, как от зубной боли, но делать было нечего: выбирая между чистотой репутации и желанием узнать правду, так или иначе приходится идти на жертвы.

Увы, княжна даже не подозревала, что поджидавшие ее неприятности были много крупнее тех, которые она себе нафантазировала. Вскоре выяснилось, что ее утренние приключения, едва не стоившие ей жизни, были просто цветочками; ягодки же к этому часу уже поспели и дожидались ее дома.

Приблизившись к своему дому, Мария Андреевна издалека увидела одну из упомянутых ягодок. Ягодку эту трудно было не заметить, ибо она представляла собою драгуна, сидевшего верхом на рослой гнедой лошади прямо перед калиткою. Лоснящийся конский круп надежно перегораживал вход во двор; взятая наголо сабля, отражая лучи утреннего солнца, сверкала так, что на нее было больно глядеть. Солнце горело и на медном налобнике хвостатой каски, на пуговицах, на пряжках лошадиной упряжи, голенищах драгунских сапог и даже на длинных стальных шпорах — словом, везде, так что драгун весь сверкал и переливался, как мифический дракон, от коего он и получил свое название.

Подле драгуна стояла запряженная парой вороных лаковая коляска с откинутым верхом. На козлах, скучая, сидел кучер в солдатском мундире. Из его густых, заметно подпаленных усов торчала короткая глиняная носогрейка, из которой ленивыми голубоватыми клубами поднимался дымок.

Княжна разглядела все эти тревожные подробности в мгновение ока и сразу же поняла, что стряслось что-то неладное. Больше всего ей не понравился карауливший калитку драгун с саблей наголо, да и все остальное было немногим лучше. Посему Мария Андреевна решила не испытывать судьбу и, свернув в переулок, попала к себе во двор тем же путем, каким его покинула, то есть через дырку в заборе.

Оказавшись во дворе, она первым делом увидела солдата, который, скучая, сидел на ступеньках заднего крыльца. Длинное кремневое ружье стояло меж его широко расставленных ног; держа его обеими руками, солдат улегся щекой на запястье, отчего его усатую физиономию сильно перекосило набок. Глаза его были полузакрыты. Стараясь не шуметь, княжна тенью скользнула вдоль забора за угол конюшни, перебежала до другого угла и выглянула оттуда.

Теперь перед нею было парадное крыльцо, на котором, помимо еще одного солдата, стоял полицмейстер собственной персоной. Его лицо с пышными усами, круто загибавшимися кверху, чтобы слиться с чудовищными по своей величине и лохматости бакенбардами, выглядело хмурым и недовольным — не то из-за слишком ранней побудки, не то из-за дела, которым ему приходилось заниматься.

Поглядев вдоль бокового фасада, Мария Андреевна увидела приоткрытое окно, через которое покинула дом перед рассветом. При известной ловкости ей ничего не стоило проникнуть в дом незамеченной, однако она не видела за собой никакой вины и не понимала, для чего ей таиться. Если она и вошла во двор через дыру в заборе, так это лишь потому, что ей недосуг было объясняться с охранявшим калитку драгуном и доказывать ему, что она — это она, а не кто-то другой. Полицмейстер же был ей хорошо знаком и, верно, уж как-нибудь смог бы опознать княжну даже в крестьянском платье.

Посему, покинув свое укрытие, княжна смело пошла прямо к парадному крыльцу. Полицмейстер и солдат разом повернули головы в ее сторону; полицмейстер что-то сказал караульному, и тот шагнул вперед, беря наперевес ружье. Сообразив, в чем дело, Мария Андреевна одним движением сняла платок и тряхнула головой, отбрасывая назад упавшие на лицо волосы. Полицмейстер вгляделся в ее лицо, взял солдата за рукав, и тот вернулся на место, приставив ружье к ноге.

Фамилия полицмейстера была Пырьев; звали его Иваном Игнатьевичем, и был он обыкновенно смешлив и добродушен, как все большие тучные люди. Впрочем, таким он был вне службы; каков Иван Игнатьевич при исполнении, княжна не знала, но подозревала, что вот-вот узнает.