Платформа - Роджер Леви

Море корчилось и вставало на дыбы, и Таллен увидел на мониторе платформу, рванувшуюся вправо, влево, а потом на мгновение замершую в центре. Море захлестывало ее корпус, стирая его и вновь открывая. Платформа казалась хрупкой и крошечной.

– Готов?

– Нет. Подожди. – Таллен натянул шлем и застегнул его на шее, проверил ботинки. Рокот заложил вираж. – Я сказал, подожди.

– Высадка через десять, девять, восемь…

Пропихнув руки в перчатки, Таллен сжал кулаки и почувствовал, как зафиксировались краги, запечатав его в костюме для высадки как раз в тот момент, когда привязь начала притягивать его к двери. Костюм раздулся и повысил давление; Таллен крякнул.

– …Три, два…

Когда дверь отъехала в сторону, Таллен ощутил кислый вкус воздуха в шлеме.

«Склонись и перевались через край», – вспомнил он, попытался принять нужное положение, но не смог. У него не получалось думать, и он просто смотрел, как трос перевязи натянулся над его головой, а потом пол исчез, и Таллен вылетел из рокота и закачался в пустоте. Только это была совсем не пустота: мощные удары воздуха швыряли его из стороны в сторону и дышать было невозможно.

И еще он приходил в себя в больнице, хотя воспоминания снова перепутались, это было до больницы, и он глубоко вдохнул газ, чтобы не выныривать, не желая вспоминать, но глоток шлемового воздуха вернул его к безумному ветру, игравшему им, словно ураган – перышком; трос лопнул, и Таллен падал.

А потом его рвануло вверх, когда привязь приняла на себя его вес. Таллен огляделся, сбитый с толку, и увидел тонкую нить троса, уходившую к еле видной серой точке рокота.

Он посмотрел в другом направлении. Вниз? В симах всегда ощущалась четкая разница между верхом и низом, кораблем и морем, но здесь были только нависающие формы, расплывчатые колонны и распорки. Не было ни неба, ни моря, только грохот черной воды, одолевавшей само притяжение. Таллен не понимал даже, падает он все еще или нет.

Вскоре его ноги в чем-то запутались, и он забился в панике, пытаясь высвободиться, забыв о симах, но все вокруг него внезапно сделалось темным как смерть, а то, что поймало его, взбиралось вверх по ногам, захватив к тому же и руки, и была это, как понял Таллен, ловчая сеть.

Он был в ловчей сети. Платформа поймала его.

Дрожа, но, припомнив наконец тренировки, он нащупал на сетке ближайший карабин, защелкнул его на привязи, и неожиданно все стало совсем как в симах. Он проверил привязь, поискал и нашел еще два карабина и неожиданно услышал в шлеме голос, отчетливый, несмотря на гул ветра:

– Добро пожаловать на платформу, мистер Таллен. Пожалуйста, отцепите десантрос, и я подниму вас на борт.

Голос был мягким, бесполым и невероятно успокаивающим. Таллен отцепил трос и посмотрел, как тот поднимается вверх и исчезает. Он поискал в небе рокот, неожиданно захотев что-нибудь сказать пилоту, но сделать это было невозможно, да Таллен и не знал, что именно сказать.

Сеть поднялась и обволокла его. Ощущение было совсем не таким, как от привязи, фиксировавшей его внутри корабля. Таллен чувствовал, будто его обнимают, укрывают и защищают. Он ничего не видел. Ветер унялся и стих до отдаленного шепота, и Таллен закрыл глаза и заплакал.

– Вы пробудились?

Таллен чувствовал, что плывет, хотя не знал, реально ли это ощущение. Он открыл глаза, но они отказывались фокусироваться. Две фигуры, не более чем приземистые матовые пятна, мерцали в изножье кровати – жесткой кровати – на которой он лежал. Таллен резко вдохнул и вдруг замер, боясь обнаружить, что снова стал пленником больничной клетки. Он зажмурился и стал слушать, как ему казалось, разговор двух медиков.

– Это странный вопрос. Если он пробудился, неглупого ответа не существует. Если нет, задающий чувствует себя нелепо.

– Мы не можем чувствовать себя нелепо. Мы не можем чувствовать ничего.

– Ты звучишь нелепо. Он пробудился. Вопрос его пробудил.

Не открывая глаз, Таллен пошевелил пальцами на руках, потом на ногах. Ему ничего не мешало, хотя его намерения и последующие движения казались независимыми друг от друга. Что-то было неправильно. Что-то неврологическое. Операция, которую над ним провели, не удалась.

– Его пробудил мой голос, а не вопрос.

Таллен осторожно поднес руку к лицу и ощупал нос и щеки. На этот раз движение воспринималось нормально, а никакой клетки не было. И боли тоже. И все равно он чувствовал себя рассинхронизированным. В голову пришла расплывчатая мысль, что ему, возможно, стоит запаниковать. Таллену показалось, что он смеется. Почему?

Он разжал веки, но глаза не могли сфокусироваться в окружавшем его ярком свете. У него внутри словно бы все замедлилось.

Но голоса казались успокаивающими, как ловчая сеть. Зрение наконец начинало работать нормально.

Один из пары сказал:

– Доброе утро, Таллен. Мы надеемся, что полет был беспроблемным.

– Мы думали, что вам не помешает небольшой отдых, – добавил другой.

Прежде чем он успел осознать что-то помимо того, что они оказались челомехами, их внешние образы начали меняться. Лица появлялись и исчезали, казалось, случайным образом, их черты разнились от обыденных до поразительных. В одном из них Таллен на мгновение узнал себя, а рядом – друга детства, мальчика, о котором он до этого момента совершенно не помнил. Лица продолжали сменяться, исчезая сразу же, как только он на них реагировал, и Таллен задался вопросом, не контролирует ли он это каким-то образом.

Спустя несколько минут процесс замедлился. Лица задерживались на одну-две секунды. Промелькнул циничный паксер из больницы, тот, что спас Таллену жизнь, а рядом с ним, одна за другой, две женщины, приходившие этого паксера навестить.

Был и еще кто-то, кого Таллен узнал, но этот исчез слишком быстро, чтобы он успел заметить что-то, кроме натянутой улыбки, хоть она на мгновение и породила в нем подлинный ужас. Презентации всё менялись. Вот Голомэн, а вот психолог из «Ронена», Вил. Возвращались и прежние лица со слегка измененными глазами и улыбками, и Таллен заметил, что образуются различные варианты пар.

Пока смена лиц замедлялась, комната входила в фокус.

– Вот так, – сказал один из челомехов, склонив голову.

Второй спросил:

– Как я выгляжу?

Только они больше не были челомехами. По крайней мере, не походили ни на каких прежде виденных им челомехов. Они смотрели на Таллена, но он не был уверен, что говорят они с ним. Они казались полностью зацикленными на себе.

– Вы кто? – спросил Таллен.

Они смотрели на него ожидающе. Таллен понял, что угадывает их имена, как будто уже их знал.

– Я – Лоуд.

– А я – Беата.

Их имена зафиксировались в памяти Таллена, и в тот же момент комната сделалась настолько четкой, что заметна стала каждая шероховатость на выкрашенных в изумрудно-зеленый стенах. Таллен слышал далекое сухое шипение шумоизоляционной системы, чувствовал движение корпуса по волнам и мог точно отличить его от сопротивления якорей платформы.