Спартак Мишулин. Правда под запретом - Карина Спартаковна Мишулина

так, это были скорее приятельские отношения с коллегами. Дружил все-таки он больше не с артистами.

Но был один показательный случай, который снова характеризует папу как честного человека. В. Н. Плучек, иногда сердившись на актеров по разным причинам, мог наказывать их либо лишением ролей, либо назначая на их роль еще одного артиста. И вот как-то он вызвал папу в кабинет и предложил ввестись на роль Фигаро, в спектакле «Женитьба Фигаро». Папа опешил, ведь он знал, как Андрей Миронов дорожит этой ролью. Плучек, видимо за что-то обидившись на Миронова, решил таким образом его проучить либо просто проверял папу. Ведь любой актер мечтает о роли Фигаро и никогда от такого не откажется, даже в ущерб отношениям с коллегами. Но это было не про папу. Да, он хотел бы это сыграть, но сказал Плучеку:

– Эта роль Андрея, и он очень любит ее, я не смогу. Я должен сначала спросить самого Андрея, если он скажет, что ему нужен состав, то я с радостью введусь, а если нет, то не смогу.

И несмотря на гнев Плучека, папа не пошел против коллеги и товарища, не стал бороться за роль мечты. Поверьте, мало кто из актеров поступил бы так же.

Тепло папа общался с актером Романом Ткачуком, они сидели в одной гримерке, дружили их жены, папа очень трепетно относился к нему. Когда его не стало, папа сильно переживал, даже попросил больше к нему в гримерку никого не сажать. Гримерный стол Романа еще долго стоял пустой рядом с папиным.

Любил папа и Александра Анатольевича Ширвиндта, всегда говорил, что он очень настоящий и честный. Очень радовался, когда Ширвиндт стал худруком.

Рис. 28. Папа и А. А. Ширвиндт

Тепло относился к народному артисту России Юрию Васильеву, насколько я знаю, когда Юрий Борисович пришел в театр, молодым актером, папа всегда старался помочь, опекал и поддерживал его.

Алена Яковлева просто стала близким и родным для нашей семьи человеком.

Рис. 29. Алена Яковлева, я и папа

Папа помог ей получить квартиру в нашем доме, и она стала нашей соседкой, практически каждый день приходила к нам на ужин, я обожала эти посиделки. Их споры о театре, искусстве и о многом другом. Когда мои родители стали с ней дружить, мне было 4 года и, конечно, она стала для меня как старшая сестра. Я любила ее безмерно, восхищалась и хотела быть на нее похожей! Алена часто брала меня с собой погулять или в гости, а я всегда с трепетом ждала этих прогулок. Эта была огромная жизнь, наша жизнь. Я выросла, родилась дочка Алены, Машенька, которую папа помог устроить в детсад, в который когда-то ходила я, а потом и в школу, в которой училась я. Сегодня Маша выросла в прекрасную актрису и очень красивую девушку!

Премьеры, репетиции, гастроли, посиделки, праздники, все это было нашей жизнью. Жизнью, которую я любила

Папа, женившись на маме, познакомил ее со всеми работниками театра, и она стала ездить с ними на гастроли, приходить на премьеры, актеры часто собирались у нас дома, и мама стала для них «своей». Мама хлебосольная хозяйка, всегда с радостью и вкусным накрытым столом всех встречала. Многие актрисы театра стали ее приятельницами.

Потом родилась я и тоже влилась в эту жизнь.

Гастроли и переезды из города в город, порой не самые комфортные условия, не самые лучшие автобусы, чай из кипятильника и сухомятка, но все это было мелочью, на фоне счастья быть рядом с родителями, расти среди актерской братии и впитывать в себя их профессионализм и отношение к жизни.

Рис. 30. Я и папа на гастролях

Однажды, на гастролях в Керчи, я заболела, мне было лет пять, пришлось даже вызывать «скорую», а я уже тогда дико боялась уколов, но врачи сказали, надо делать, иначе не собьется температура. Я кричала, как резаная, а папа держал меня за руку и тихо плакал.

Мама спросила:

– Спартачок, ты что?

– Я боюсь, она будет считать меня предателем, что позволил сделать ей больно.

– Ну ты что! Она забудет это. Она маленькая еще. Она же потом поймет, что это во благо ее здоровья.

И, конечно, сейчас все это я вспоминаю с теплотой и улыбкой. Папа всегда был моя главная опора и защита. И как мне не хватает его крепко держащей меня руки.

Когда я закончила театральный, папа мечтал, чтобы я пришла в Театр сатиры. Очень он хотел, чтобы мы вместе играли на сцене. Но мой юношеский максимализм переборол его желание. Какой-то дурацкий страх казаться блатной и желание всего добиться самой крепко сидели во мне. Я пошла работать в маленький театр на Перовской. Жалею ли я? Нисколько, жаль лишь, что побоялась общественного мнения и не подарила возможность любимому папе поиграть со мной на сцене. Но как говорится, если б знать, что папе оставалось жить 5 лет…

А в театре на Перовской я обрела режиссера, который поверил в меня и сделал меня актрисой. Он давал мне совершенно разноплановые роли, много работал со мной и воспитывал как актрису. Я считаю именно его своим учителем и «крестным отцом» в профессии. У папы был Георгиевский в Калининском драмтеатре, а у меня Кирилл Маратович Панченко. К сожалению, его нет в живых, но он всегда будет жить в моей памяти. Я всегда буду его помнить и благодарить за все!

Папа все время ходил на все мои спектакли, иногда жестко меня критиковал, но его критика всегда была во благо, он не просто ругал, а обращал внимание на то, что можно изменить, как сделать роль лучше. А иногда хвалил и говорил, что гордится моими успехами. Однажды он пришел на премьеру нашего военного спектакля «Не покидай меня», где я играла роль младшего лейтенанта Кремис и впоследствии получила за него несколько премий. Перед началом спектакля он сказал:

– Я сяду с краю, у меня съемки, машина приедет за мной, и я тихонько уйду.

Отыграли спектакль, начались поклоны, смотрю, папа сидит, восторженно смотря на сцену.

– Ты почему не ушел? – спросила я после.

– Не смог! Это было прекрасно! Это потрясающий спектакль! Гениальное режиссерское решение и потрясающий актерский ансамбль! Я должен был это досмотреть.

Он как чувствовал. Это был последний спектакль, который он увидел со мной. Через полтора месяца его не стало.

Я прослужила в театре 8 лет. Ушла в никуда, так вышло. 4 года была без театра, играла антрепризы. Кстати с папой, слава богу, мы все-таки