Отворите мне темницу - Анастасия Туманова

День стоял знойный. От вековых елей с растрескавшейся ржавой корой шёл густой смоляной дух. Высоко в ветвях слышалось деловитое стрекотание белок. В буреломе, щёлкали, прыгая с сучка на сучок, пёстрые сойки. Из сырой щели оврага пахло прелой хвоей, грибами. Чуть слышно бормотал бегущий по дну ручей. Повсюду желтели островки цветущих саранок.

– А пошто ж сейчас-то их брать нельзя, Васёнка? – поинтересовался Антип, стараясь не наступать на хрупкие таёжные лилии.

– А без толку. – не оборачиваясь (она шагала впереди) отозвалась Василиса. – Свянут, и всё. Луковки – их только по осени. Стебель сжухнет, а вся сила в корень уйдёт. Тогда и брать можно. И пересаживать… куда вздумаешь…

Голос её начал прерываться. От долгих речей Василиса ещё уставала, и далее расспрашивать Антип не стал. Поудобнее перехватил заступ и свернул вслед за серым сарафаном на заброшенную просеку, где среди поваленных, обомшелых сосновых стволов пробивался молодой малинник.

Малины было много: колючие веточки краснели тяжёлыми, уже начавшими падать в траву «пуговками». Пока Василиса придирчиво выбирала кусты получше, Антип набрал полную пригоршню тёплых от солнца ягод.

– Знал бы – туес взял, дитям собрал… – слегка расстроился он. – Разве в шапку?.. Васёнка, да ты эти-то хоть съешь! Пошто пропадать? – он протянул Василисе свою огромную, похожую на лопату ладонь, полную ягод. Та не глядя взяла одну. Неловко зацепила Антипа за рукав, и малина посыпалась в траву.

– Да ты уж лучше прямо с отсюдова ешь! – добродушно сказал он, поднося ладонь к лицу девушки. Та послушно начала собирать ягоды губами с руки Антипа. Тот застыл не шевелясь, словно боясь спугнуть дикое животное. Сверху сквозь густое переплетение веток сеяло лучи солнце. Пятна света прыгали по платку Василисы, по смугловатой тонкой коже щёк. Горячее, неровное дыхание обжигало руку Антипа, несколько раз Василиса коснулась ладони губами.

Запах тёплой смолы и цветущих трав, идущий от волос девушки, вдруг волной обдал ему голову. По спине против воли поползла дрожь. Разом перехватило дыхание, стало сухо во рту. Плохо понимая, что он делает, Антип свободной рукой чуть заметно тронул волосы Василисы, слегка скользнул пальцами по грубому полотну её рубахи. Сразу же испугавшись, отвернулся. Глубоко, медленно вздохнул, в полном отчаянии понимая: не помогает… «Господи, удержи… Не вводи в нелепие…Убогая же! В воду надо, к Ефимке… в холодную… Чтоб отпустило… Помоги, Господи, – грех ведь!»

Господь не помог. Василиса вдруг разом напряглась, выронив последнюю ягоду в траву. Подняла голову. Синие глазищи распахнулись прямо в лицо Антипу – недоверчиво, испуганно.

– Что, Васёнка? – спросил он, едва узнавая собственный охрипший голос… и в это время в буреломе громко хрупнуло. Через мгновение – ещё. Затем – снова, уже в двух шагах, возле могучей, разлапистой ели. Василиса повернулась на звук всем телом. Антип схватил её за руку, притянул к себе. «Не дай Бог, медведь… Верно, ходят сюда малину есть… А кроме лопаты-то – ничего!» И тут сердце прыгнуло к самому горлу: Антип вспомнил, что забыл заступ на краю малинника.

– Васёнка, не шевелись. – одними губами велел он. – Замри! А когда велю – бежи!

Возле ели могуче завозилось что-то огромное, тяжёлое. Василиса, слабо пискнув, всем телом прижалась к Антипу и зажмурилась. Он, чувствуя, как прямо в грудь ему часто, испуганно колотится сердце девушки, обхватил Васёну одной рукой, крепко прижал к себе, а другой зашарил рядом, надеясь нащупать хоть какой-нибудь сук. Бесполезно: веток не было. Василиса вцепилась в его рубаху намертво.

– Бежи… – шепнул было Антип… и умолк. Из сизых еловых лап прямо перед ними высунулась бугристая, увенчанная саженными рогами башка, – и громадный лось выбрался на поляну, совсем по-коровьи хрупая зелёной веткой.

– Вот ведь нечисть… – пробормотал Антип, неловко садясь на мшистый, насквозь выеденный жучками ствол поваленной сосны. Прогнившая древесина затрещала, проломилась под ним – и Антип полетел на землю, увлекая за собой Василису. Та хрипло вскрикнула, забилась, силясь освободиться. Лось изумлённо уставился на неё, мотнул рогами, повернулся – и скрылся в тайге. Качнувшись, сомкнулись кусты. Пискнула, взвившись над ними, лазоревка, – и снова наступила тишина.

Вполголоса выругавшись, Антип поднялся на колени, затем – на ноги.

– Тьфу, сохатый… Вот нагнал страху-то… Васёнка! Да… да чего ж ты, глупая? Васёна! Да у меня и в мыслях худого не было! Вот тебе крест истинный! Васёна!

Василиса не слушала его. Лёжа ничком на смятой траве, она содрогалась от слёз. Тряслись худые плечи, ходуном ходили лопатки под старой рубахой. Огорчённый, растерянный, Антип осторожно присел поодаль.

– Васёнка… Да будет тебе! Ну, прости, коли грешен! В мыслях, говорю, не было!

Но, говоря это, Антип с горьким стыдом чувствовал: было, было, ещё как было… И в мыслях, и в груди, и во всём теле, – и никуда было этого не спрятать… К счастью, Василиса не смотрела на него, вжимаясь в землю так, словно хотела исчезнуть в ней. Антип беспомощно умолк, глядя в траву у себя под ногами. И сидел так, не двигаясь, до тех пор, пока судорожные всхлипы не прекратились и Василиса не затихла. Тогда Антип поднялся, взял заступ и, могучим движением вогнав его в прошитую корнями почву, вывернул разом целый куст малины.

– Ладно эдак-то, Васёнка? – спросил, боясь повернуться. И едва сдержал облегчённый вздох, когда услышал в ответ сдавленное, чуть слышное:

– Ла-адно…

Когда полчаса спустя Антип и Василиса вышли к глиняным ямам, Лазарев с Ефимом уже накупались вдоволь и сидели на краю ямы, смеясь и о чём-то споря. При виде насупленного Антипа и зарёванной Василисы, прижимающей к себе кустики малины с облепленными землёй корнями, оба смолкли, переглянулись и одновременно поднялись.

– Антип, что случилось? – взволнованно спросил Лазарев. – Что с Васёнкой? Тут прямо на берег лось выломился в слона величиной, я чуть не утонул со страху… Он, что ли, её напугал?

– Вроде того. – сумрачно ответил Антип. И, не поднимая взгляда, спрыгнул с заступом в яму. Вскоре наверх полетела глина. Лазарев и Ефим переглянулись. Дружно обернулись на Василису, но та, положив кустики на телегу, чуть не бегом кинулась в сосняк.

– Господи, Ефим! – озадаченно выговорил Лазарев. – Ты понимаешь, что происходит?

Сердитое сопение было ему ответом.

– Как ты думаешь, не мог же Антип… как-нибудь её…

– Ни в жисть не поверю! – хмуро заявил Ефим. И скатился в яму вслед за братом, с руганью скользя по влажным комьям.

На закате возвращались домой. Грозы так и не случилось, тучу унесло за хребты, но короткий дождь, накрывший опушку, всё же освежил воздух и вымочил рубахи работников. Луговина сверкала от капель, дрожащих в траве бриллиантовыми искрами. В вечернем воздухе сильно парило. Василиса, совершенно, казалось, успокоилась и шла возле телеги, бережно неся в охапке слегка подвядшие кустики. О том, что произошло в малиннике, она не сказала ни слова, но за весь день близко не подошла к Антипу. Тот топал за телегой туча тучей, глядя в бугрящуюся корнями землю у себя под сапогами. Идущий рядом Ефим обеспокоенно поглядывал на брата.