Жестокая свадьба - Тала Тоцка

Снова сердце провернулось, затопило страхом, смешанным с незнакомой, щемящей нежностью. Конечно, это же его дети, он их отец, разве он способен причинить им вред? Дан несколько раз кивнул и ответил, как и она, одними губами:

— Я только посмотрю… Пожалуйста…

Медленно опустился на корточки, чуть наклоняясь вперед — так боль казалась меньше. Ничего не говорил, просто смотрел сквозь забор ног на своих сына и дочь. А на него смотрели две пары его глаз.

— Я тебя помню, — сказал похожий на него сын, — ты дядя Нины, той девочки.

— Да, — в гортани их отца ужасно пекло и царапало, — и я вас помню.

«Теперь я знаю, для чего вы меня позвали».

— Вам пора, — негромко сказала реинкарнация Аверина, и Даниял выпрямился, не отрывая глаз от Данки.

— Еще немного, — снова проговорил одними губами, — я только посмотрю, пожалуйста…

Она стала еще красивее, но все же, что-то в неуловимо изменилось. Ах да — взгляд. Стал твердым, цепким, колючим.  А в остальном это была все та же его Дана. Она могла перекрасить волосы, нацепить маску, называться Дарией Михайловной — Даниял все равно ее почувствовал. Вот только расшифровать не смог. И губы сами сказали:

— Я тебя люблю…

— Клим, пойдемте, — Дана, продолжая обнимать за плечи детей, резко направилась к выходу, и тогда Дан понял, что она может уйти навсегда.

Рванулся следом, несмотря на преграду в виде дух шкафов-охранников. Матернулся сквозь зубы, а потом не удержался.

— Дана! — она не обернулась, но остановилась. — Дана. Прошу тебя, давай поговорим.

— Вы не можете с ней говорить, — вместо нее обернулся Клим.

— Ты, что ли запретишь?

— Нет, не я. Мы с Константином Марковичем внимательно изучили ваши традиции и решили частично их соблюсти, Даниял Шамилевич. Так что говорить вы будете со старшим рода.

— С Ольгой?

— Нет не с Ольгой. Старший рода — родственник девушек, — пояснил даже с некоторым сочувствием Клим.

Вот только в сочувствии и сострадании Даниял сейчас нуждался меньше всего. Он посмотрел на удаляющуюся фигурку с двумя малышами и разжал кулаки.

— Ладно, пусть будет со старшим. Я согласен.

Дан ни на одни переговоры так не собирался, как на эту вечернюю встречу. Он уже второй час торчал в гардеробной, меняя рубашки, костюмы и галстуки. И хоть сам понимал, насколько ненормально выглядят со стороны эти затянувшиеся переодевания, но они помогали хоть немного справиться с нервозностью.

В очередной раз сменил светлую рубашку на темную, затянул узел галстука и уставился в зеркало. Увиденное не понравилось от слова совсем. Горящие глаза, взъерошенная шевелюра, а дальше безупречный деловой образ.

Лично он с подобным типом не стал бы договариваться даже о покупке ларька, а ведь он собирался убедить старшего рода — даже не убедить, а упросить, уговорить — позволить ему общаться с собственными детьми. Позволить признать их, принимать участие в их жизни. А кто доверит детей человеку с такой внешностью?

Сам Даниял ни за что бы не доверил, наоборот, гнал бы в три шеи. Он не знал, с кем придется вести разговор, но была надежда, что это достойный и уважаемый человек. Дана рассказывала, что у них с родственниками отца были какие-то распри, но может прошло время, и отношения наладились?

В любом случае, Аверин обязан был его проверить, оставалось надеяться, что здравый смысл победит, и родственник девушек хотя бы выслушает Данияла.

Содрал галстук, через голову стянул рубашку и отбросил в сторону. Брюки сменил на джинсы, выбрал черную футболку с логотипом бренда и пригладил волосы рукой. Ну вот, так-то лучше. По крайней мере, ушло ощущение некачественного фотошопа, будто к идеально сидящему костюму приделали чью-то голову. И Данке больше нравилось, когда он был в футболке и джинсах...

Стоп, так не пойдет. Дан прекрасно осознавал, что сегодня их с Данкой отношения будут обсуждаться в последнюю очередь. Для начала следовало добиться самой возможности допуска к своей семье, а следующим этапом обозначить степень этого самого допуска.

И еще он понимал, что такое определение Данки с их детьми может произносить только в мыслях. Он потерял право называть их своей семьей, когда подписал документы об аннуляции брака, так что на сегодняшний день для нее и для их детей он посторонний, чужой человек. Прохожий… Прохожий… Прохожий, мать твою!

Да только слепой не увидит их сходства с Никиткой, а куколка Настя — его маленькая Данка! Они семья, его семья, и только себя самого следует винить в том, что теперь нужно вымаливать право просто видеть всех троих на расстоянии вытянутой руки.

Дан закрыл глаза и прислонился лбом к прохладному зеркалу. Все могло быть по-другому. Всего лишь стоило выбросить телефон с грязными снимками, взять на руки жену, увести ее сестру, сесть в самолет и улететь. Никому ничего не объясняя, ни перед кем не оправдываясь. А потом Цюрих, счастливая жизнь с любимой, рождение детей — не каких-то других, иллюзорных, а именно этих детей. Как, оказывается, все было просто…

Снова взъерошил волосы и уперся руками по обе стороны от зеркала. Нет, так не пойдет. Если он продолжит себя терзать, то на встречу явится выхолощенным и разбалансированным. Дан не может себе позволить такую роскошь, от сегодняшнего разговора напрямую зависит его жизнь, как бы пафосно это ни звучало.

Глянул на часы — есть еще минут сорок. Подавил желание снять напряжение глотком виски — не хватало дышать на старшего рода алкогольными парами! К тому же Данияла не покидала надежда, что сегодня получится увидеть детей. Для встречи ему назвали адрес, по которому он искал Дашу, и Дан даже подарки купил. Так что сейчас только что-то безалкогольное.

Звяканье льдинок в бокале с колой действовало успокаивающе. Он сидел на балконе-террасе, откинувшись на спинку дивана и вытянув ноги, а сам снова и снова прокручивал в голове их сегодняшнюю встречу.

Сердце забилось сильнее, стоило вспомнить упрямо сжатые губы своего сына и порхающие реснички дочки. Он чувствовал своих детей — даже сейчас, на расстоянии, чувствовал. Пока они его боятся, но Дан сумеет найти подход, они привыкнут и обязательно его полюбят. Главное, что теперь у него есть кого любить, ему так болезненно этого недоставало.

А потом перед глазами возникла Дана. Он сомкнул веки, чтобы вспомнить каждую эмоцию, промелькнувшую на ее лице, каждый пропущенный вздох. Данка хорошо владела собой, но, когда он удержал ее, захотел насмотреться, она дрогнула.

Дан увидел, поймал этот метнувшийся в сторону взгляд. Она опустила голову, а когда подняла, на какие-то доли секунды в глазах мелькнуло хорошо знакомое ему выражение — безнадежной тоски. Сам Дан часто наблюдал такое в зеркале.

Конечно, он не смел надеяться. Конечно, он не имел права даже мечтать о том, что Дана до сих пор его любит. Но эта секунда, этот тоскующий взгляд зародили пусть крохотную, но надежду. Даже если бы она ненавидела его, если бы злилась и ругалась, он был бы счастлив. Единственное, чего боялся Даниял — ее равнодушия.