Тайна короля Якова - Филип Депуа

— Верно.

Гаррисон вдруг ухватил рукоять, торчавшую из его бока, и, содрогнувшись от боли, выдернул нож. Тимон готов был метнуть другой, но в том не было нужды. Гаррисон выронил кинжал и, застонав, откинулся навзничь.

— Проклятье, больно! — вскрикнул он.

— Зачем вам понадобилась жертва?.. — Марбери понял, не договорив. — Вы принесли его сюда. Изуродовали лицо, чтобы никто не мог его узнать.

— И все приняли его за меня, — кивнул Гаррисон, завершая его мысль. — Я дал ему поносить свою одежду. Уступил ему даже свой вересковый крест. Мне нелегко это далось. Этот крест подарила мне в детстве мать.

— Кажется, он снова с вами, — указал Тимон.

— Я раскопал свою могилу, — весело объяснил Гаррисон, — и забрал его.

— Что ж, — признал Тимон, по-прежнему не выпуская ножа. — Действительно, идеальный план. Кто заподозрит убийцу в жертве?

— Именно! — Гаррисон ладонью зажимал бок. — После этого я мог убивать здешних переводчиков одного за другим. Подряд или с перерывами, как мне вздумается.

«Как Гаррисон мог стать агентом папы? — недоумевал Тимон. — Как он мог сойтись с его людьми?»

— Но теперь, — мягко сказал монах, — все кончено. Скоро вы умрете от потери крови. Вы уже слабеете. Перед смертью вы вполне можете рассказать нам все.

— И так ясно, почему мастер Гаррисон вздумал убивать переводчиков, — перебил Марбери. — Он безумен. Потерял рассудок. Самый благородный ум может сломаться под невыносимым грузом. Возможно, работа здесь оказалась для него непосильной.

— Мой ум остер как никогда! — возмутился Гаррисон. — Я исполняю святой труд. И, что бы ни говорил брат Тимон, моей жизни еще хватит, чтобы его завершить!

— Нет. — Марбери содрогнулся. — Только безумец мог так изуродовать человеческое лицо. Ужасно.

— Восхитительно, — поправил Гаррисон, — и необходимо. Я ведь уже сказал, что сделал это, чтобы, не узнав его, все приняли мертвого за меня. Важно и другое: зрелище чудовищных увечий должно было потрясти переводчиков и отвлечь их от работы. И, наконец, каждый порез я сопровождал проклятием королю Якову. Их тоже подарила мне мать: проклятье его жизни, его делам, его царствованию, его здоровью, его семье.

— Но ведь Яков ваш родич, — удивился Марбери. — Это он обеспечил вам положение среди переводчиков!

Гаррисон, красный, как майский рассвет, снова попытался приподняться и сплюнул на пол. Его лицо, голос, все повадки переменились. Сейчас он действительно походил на безумца: стиснутые кулаки, прерывистое, неровное дыхание, трясущаяся голова. Человеческие слова застревали у него в горле.

— Яков — сатана, — выговорил он наконец.

Это прозвучало с такой ненавистью, с такой яростью и с такой убежденностью, что и Тимон, и Марбери онемели.

— Может, если я объясню, вы мне поможете, — задыхаясь, пробормотал измученный вспышкой злобы Гаррисон. — Поможете завершить мою миссию. Вы увидите, что она справедлива.

Тимон, видя, что в оружии уже нет надобности, расслабился. В нем копилось что-то очень похожее на жалость.

— Я был ребенком в большом клане горцев, когда Яков правил Шотландией. Моя семья жила в долине, называвшейся Божий Сад, потому что нас окружал Эдем. Вы помните слова Иисуса: «Царство Божие на земле, но никто не видит его»?

— Из Евангелия от Фомы, — напомнил Тимон.

— Да, — встрепенулся Гаррисон. — Я надеялся, что вы вспомните.

— Ваш клан был связан с семьей Якова, — начал Марбери.

— Нет. Все в нашем клане хранили старую веру. Мать научила меня видеть покой и силу живого леса. Сама земля вокруг нас имела корни. На милю вокруг нашего дома били сотни чистых источников, росли огромные дубы и простирались алые вересковые пустоши. Я знал, что природа явлена мне во всей полноте в каждом кусте, в каждой ветке. Сотни раз я слышал слова отца: «Мы здесь не чувствуем кары за грех Адама. Мы учимся всему у Великой Матери. Язык этой жизни в деревьях, ее книги в струящихся ручьях, богослужения в скалах и добро во всем».

— Но с вашей семьей случилось что-то, — мягко подсказал Тимон, — разрушившее Эдем.

— Мы, создания человеческие, вечно теряем Эдем, — с невыразимой тоской вздохнул Гаррисон. — Вновь и вновь совершенство ускользает от нас.

— Что случилось? — робко спросил Марбери.

— Мне было двенадцать, когда Яков начал свою охоту на ведьм. Он знал наш клан и воспользовался нашими знаниями. Он заключил их в свою книгу, «Демонологию». Закончив ее, он объявил обычаи нашего рода извращением истинной религии. Он объявил нас ковеном колдунов. Вы что-нибудь слышали о бервикском процессе?

— Бервикский процесс… — Тимон вздрогнул.

— Пятнадцать лет назад, — с запинкой начал Марбери. — В Шотландии… церковь Святого Эндрю…

— Судили семнадцать человек. Почти все — из моего клана. Первое обвинение против моих родичей заключалось в том, что они будто бы вызвали бурю с целью потопить корабль.

Марбери ахнул:

— Корабль, на котором плыли Яков и Анна Датская! Он вез домой невесту.

— Значит, вы слышали, — вздохнул Гаррисон.

Марбери с трудом кивнул. Все мысли его были заняты припадком бешенства, постигшим Якова в кухне Хэмптон-Корта. Перед глазами мелькали искры, разлетевшиеся от поленьев под кочергой в руке короля.

— Признаний добивались под пыткой. Мою тетю, Джеллис Дункан, допрашивал сам Яков. Ее приковали к стене камеры железным зажимом, в котором было четыре острых шипа. Они вонзались в рот: два в язык, два других в щеки. Ей не давали спать и пытали, затягивая на голове веревку. В конце концов она призналась и была задушена, потом сожжена.

— Рассказывали, будто она брала черную жабу, — как во сне обратился к Тимону Марбери, — и собирала ее яд… в раковину устрицы.

— Вы знаете подробности того дела? — чуть приподнялся Гаррисон.

Тимон смотрел на него неподвижным взглядом.

— Мне рассказали недавно, — обратился к Тимону Марбери. — Когда я побывал в Хэмптон-Корте.

Тимон медленно кивнул.

— В иных кругах эта история хорошо известна. — Гаррисон снова закашлялся. — Со временем Яков и его прислужники добрались до моих родителей. От них добивались признаний тем же методом. Матери пришлось хуже, чем отцу. Женщинам всегда приходится хуже. Я знаю, потому что Яков приказал усадить меня там же и надеть стягивающую маску, чтобы я не мог закрыть глаза и смотрел.

— Смотрел… как пытали родителей? — Марбери не верил своим ушам.

— Он сказал, это будет для меня уроком, — бесстрастно ответил Гаррисон. — «Вот к чему ведет колдовство», — снова и снова повторял он. С вашего позволения, я избавлю вас от подробностей.

Марбери хотелось хоть как-то утешить Гаррисона, но он не успел: тот продолжал, и голос его становился все более безжизненным.