Оруженосец - Олег Верещагин

При виде еды желудок Гарава скрутило, и он, положив на стол кулаки, уставился между них, глотая снова и снова противный скользкий ком, у которого был вкус густой рвоты. Тарик, который сам положил себе мяса и каких-то тушёных овощей, тихо сказал:

— Выпей вина. Выпей, выпей.

В голосе морэдайн были искреннее сочувствие. И он сам налил в простую деревянную чашу вино — налил своему оруженосцу… нет, нет, нет!

А кто же он теперь?

Гарав отпил, по-прежнему глядя в стол. Вокруг шли какие-то разговоры, в них включился и Тарик.

Но Гарав как будто разучился понимать адунайк. Слова казались ровным шумом.

— Тише! — рявкнул вдруг кто-то за столом холмовиков. И почти тут же в установившейся тишине низкий мужской голос — под однотонное бряцанье невидимой арфы — затянул мрачно, с подвывом:

Наши ноги быстрее крыльев,

Наши зубы клинков острее!

Рождены мы в степи ковыльной —

Мы потомки Чёрного Зверя,

Дети Древнего Волка!

Когда взывает ночь — восстань!

Не защитит доспехов сталь

Собачью свору!

Мы вам отплатим кровь за кровь —

И пусть пугает вой волков

Псов Валинора!

Мы — дети Древнего Волка!

«Грох, грох, грох», — отвечали кубки по столу. Холмовики стучали ими синхронно и резко, покачиваясь на скамьях — но не пьяно, а в лад, как качается от ветра лес. Лица их были мрачны и ожесточённы, и Гараву показалось, что многие из них подтягивают песню, но не голосом, а тихим: «Уууууу…»

Мы сольёмся с лесною тенью —

Лишь сияют лунные очи…

Мы свободны по праву рожденья —

Дети вольных ветров и ночи,

Дети Древнего Волка!

Мы в битве яростней и злей

Сынов Заката, сыновей

Холодной стали!

Навеки, до конца времён

Владыка наш один — закон

Свободной Стаи!

Мы — дети Древнего Волка!

Слаженное подвывание стало явственным. Мужчины выли — выли, как волки, блестели глаза и грохали кубки, но голос поющего перекрывал всё это:

Годы ноют, как старые шрамы…

Нам, покорности цепь порвавшим,

После битвы залижут раны

И в молчанье помянут павших

Дети Древнего Волка![64]

Шум, гомон, стук кубков…

— Разреши мне уйти, — шепнул Гарав Тарику. Морэдайн оглянулся через плечо — он с кем-то разговаривал:

— Конечно. Найдёшь дорогу?

— Да, найду.

— Не броди по коридорам, тут… — Тарик поморщился. — В общем, не броди. Иди, ложись. Утром я подниму.

Ни на кого не глядя, Гарав молча выбрался из-за стола. Его шатало, словно он выпил не два глотка, а полбочонка — и не вина, а эльфийского коньяка.[65]Тарик и его собеседник смотрели вслед.

— Как бы он не прирезал тебя ночью, — сказал Тарику второй морэдайн. — Я слышал, он северянин, оруженосец Эйнора — того, любимчика Нарака. Ну, который сейчас… — Морэдайн не договорил, только глаза поднял.

— Жалко мальчишку, — ответил Тарик просто. — И не прирежет он меня. Он сейчас даже сам-то зарезаться не может, глаза — и те пустые, как у больного щенка… Ну ладно. Я попробую что-то исправить, раз уж Ангмар его пощадил. Не жить же мальчишке вот таким, наизнанку вывернутым, так и перчатка долго не пролежит, тянет исправить. А человек… Не первый же случай.

— Проводи, — махнул рукой морэдайн своему оруженосцу на тащившегося через зал Гарава. Мальчишка без споров поднялся, нагнал ровесника и без навязчивости или насмешки пошёл рядом. А собеседник снова повернулся к Тарику: — А мы ещё погуляем, верно?

— Да, — кивнул Тарик. — Меня не очень-то тянет в коридоры.

— Почему ты не поменяешь комнаты? — поморщился собеседник.

Тарик не ответил.

Гарав проснулся от того, что был в комнате не один.

И тот, кто находился рядом, был не морэдайн Тарик.

Гарав сел.

Он дрожал и был мокрый, как мышь.

Он не помнил сна. Да и не хотел помнить. Так он думал в первые секунды после пробуждения… а потом понял, что в комнате КТО-ТО ЕСТЬ.

— Кто тут? — позвал он.

Тишина.

— Кто? — голос изменил и сорвался.

ПОЧЕМУ ВНУТРИ ТАК ТЕМНО? Горела же лампа над входом!!! Он точно помнит — горела, когда ложился!!!

— Кто здесь?! — вскрикнул Гарав, наощупь хватая меч (как защиту, движение уже стало привычным, надо же). — Кто?!

На миг он отчаянно захотел проснуться. Но это был не сон. И никого в комнате не было… никого ТАКОГО, кому мог бы повредить меч.

— Нет. — Гарав уронил оружие, и оно тонко, беспомощно звякнуло — в хозяине не было ничего, кроме страха. Мальчишка отшатнулся на кровать и пополз, отталкиваясь ногами, к подушке, в угол. — Нет, не надо… не трогай меня… пожалуйста… — Он тихо завыл, вжимаясь в каменную стену. — Кто нибу-у-удь… Уйди, уйди, не надо!!!

Тьма усмехнулась. Надвинулась. Навалилась. И…

…и ушла.

Прорезалось ночным прямоугольником окно. Послышались отдалённые звуки в зале внизу. Снаружи шёл дождь. Обычный дождь над Карн Думом, крепостью и столицей Ангмара.

Но что это было?

Странно. Гарав никогда не боялся темноты и умеренно боялся разных существ, которые — по рассказам у костра — в ней прячутся. Даже не верил в них, просто жутковато было представлять себе… Но НИ РАЗУ в жизни эта жуть не подчиняла его.

Он медленно поднял голову. И вдруг вспомнил совсем не «страшилку», а книжку, прочитанную когда-то. Автор писал, что если в каком-то одном месте погибает много людей — или погибают люди в течение долгого времени, — место пропитывается болью и страхом и начинает ЖИТЬ само. И даже ПОРОЖДАТЬ…

Сколько людей умерло в этом жутком месте?! Какие тени по ночам выползают из щелей?!

Снова пришёл озноб. Но Гарав больше не был беспомощной жертвой. Он быстро спустил ноги на пол и нашарил меч. Зажмурился. Ну же. Ну же, помоги мне. Я знаю, что я трус и что я не достоин… но помоги!

Он не знал, кого просил.

Но песня пришла…