Корабль-призрак - Хэммонд Иннес

Шум прибоя постепенно стихал и вскоре превратился в невнятный шепот. И вдруг среди всех этих камней и скал, которые только что были сущим адом всклокоченной воды, воцарилась тишина. Больше не было никаких волн. Небольшие пляжи, усеянные валунами, сверкали на солнце мокрой галькой, а между ними раскинулись неглубокие впадины, заполненные водой, которую ерошил ветер. На сколько хватало глаз, всюду возвышались черные скалы рифов.

Ощущение одиночества, полной изоляции и удаленности от всего на свете было пугающим. И это гнетущее чувство еще больше усилилось от того, что сделал Хиггинс, идущий за нами по пятам. Он подошел к нашей шлюпке, и, оглянувшись, я увидел, как он поднял ее вверх, ухватив обеими руками за борта, а затем швырнул на камни. Звук разлетающегося в щепы дерева был резким и невообразимо диким. Разбив лодку, он уничтожил то последнее, что связывало меня с «Морской Ведьмой».

А затем Хиггинс снова пошел за нами, продолжая тащить за собой свою шлюпку. Жестяной звон ударяющегося о камни металла сопровождал нас очень долго, а мы все шли. Мы, спотыкаясь, преодолевали галечные пляжи или брели по воде, которая временами становилась такой глубокой, что нам приходилось плыть. И в глубине моего сознания шевелилась мысль о том, что мы находимся в двадцати милях от французского побережья, в местности, которую отваживались посещать лишь немногие местные рыбаки. И через шесть коротких часов все эти скальные завалы снова окажутся на глубине тридцати футов, где на них будут давить, нещадно сжимая, расплющивая и корежа, бесчисленные миллионы тонн морской воды. Единственное, что не позволяло мне упасть, отказавшись от дальнейшей борьбы, это мысль о спасательном корабле, который теперь был совсем близко. До него оставалось не больше двух, максимум трех миль, я был в этом уверен. И там меня ждала койка и сухая одежда, и горячий суп.

Пэтч споткнулся и упал. Затем встал и, шатаясь, снова пошел вперед. Мы были на полпути к черному южному бастиону рифов. Мы брели между зазубренными и как будто перевернутыми скалами. Он несколько раз падал. Мы оба падали. У нас совсем не осталось сил, и, когда нога поскальзывалась на камне, мышцы были не способны удержать уходящую в сторону конечность. Наша промокшая одежда своим весом пригибала нас к земле и мешала идти.

Солнце постепенно потухло. Небо затянуло более плотными тучами. Я не заметил, когда они появились. Мои глаза заливал пот. Я не видел ничего, кроме того, что было у меня под ногами. Но скалы и галька стали тусклыми и мрачными. И позже, много позже, я ощутил на своем лице моросящий дождик. Шум моря начал возвращаться, но к этому времени мы пробирались между огромными перевернутыми скалами, разбросанными по основной части рифа.

Я уже очень давно не оборачивался и не знал, где находится Хиггинс. Я больше не слышал звона его лодки. Он затерялся в шуме моря и пульсирующем стуке крови у меня в ушах. А потом мы начали карабкаться на последний склон поросших водорослями скал. Я остановился, глядя на Пэтча, который стоял наверху, прислонившись плечом к краю скалы и глядя на юг.

— Ты видишь «Мэри Дир»? — просипел я.

— Нет, — покачал головой Пэтч.

Я поднялся наверх и остановился рядом с ним. Это были рифы Минкерс. Но они были другими. Тут было больше моря. Из него местами торчали скалы. Но их было меньше, и они выглядели более одинокими и изолированными друг от друга. Перед нами раскинулось открытое море, размытое и затуманенное сеточкой дождя.

— Я тоже ее не вижу, — выдохнул я.

— Она где-то там. — Его голос был безжизненным и уставшим. Его черные волосы прилипли ко лбу и лезли в глаза, а его лицо было испачкано кровью из полученных во время падений царапин. Кровь, грязь и промокшая бесформенная одежда. Он взял меня за локоть. — Ты в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Да, я в порядке.

Он смотрел на меня, и я впервые увидел в его глазах озабоченность. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но затем передумал и отвернулся.

— Прости. — Вот и все, что он сказал.

— Как ты думаешь, сколько еще до нее?

— Около мили.

Еще около мили вплавь! Я уже сомневался, что мы вообще сумеем добраться до «Мэри Дир».

Он снова взял меня за локоть и показал на компактную группу утесов, которые казались выше остальных. Между нами и этими утесами в причудливом порядке были разбросаны скалы и рифы поменьше.

— Я думаю, что это Грюн-а-Крок.

Утес стоял на самой границе видимости, полускрытый моросящим дождем. Но как только прозвучало его название, он резко исчез, потому что дождь усилился и его завеса уплотнилась. Где-то за той скалой находилась «Мэри Дир».

За нашей спиной лихорадочно возвращался прилив. Он жадно облизывал пляжи, надвигаясь с северо-запада, подталкиваемый ветром. Но Хиггинс уже покинул скалы и медленно, непринужденно греб, сидя в шлюпке, к следующей скале, где он привязал фалинь и замер, наблюдая за нами, подобно зверю, загнавшему свою добычу на дерево. Он мог позволить себе это ожидание, потому что с каждым футом, на который поднималась вода, размеры нашего скалистого гнезда неуклонно сокращались.

Мы нашли скалу с нависшим козырьком, предоставившим нам некое укрытие от дождя и ветра и одновременно позволяющим наблюдать за преследователем. Забравшись под этот козырек, мы присели на корточки и прижались друг к другу в поисках тепла. На нас наступали прилив и ночь. Если бы видимость была лучше, если бы мы могли разглядеть «Мэри Дир» и, возможно, каким-то образом привлечь к себе внимание спасателей. Но мы ничего не видели. Мы их даже не слышали. Все, что мы слышали, это грохот волн, разбивающихся о противоположную стену скального массива. Я спрашивал себя, как здесь все будет, когда вода поднимется до своего максимума. Что, если волны будут разбиваться вот об эти самые скалы? «Но к тому времени нас не должно здесь быть», — ответил я на собственный вопрос. Наш план заключался в том, что за час до наивысшей точки прилива мы скользнем в воду и поплывем к Грюн-а-Крок. Мы надеялись, что южное течение, проходя через основное скальное скопление Минкерс, отнесет нас к интересующей нас скале. И хотя Пэтч потерял свой ручной компас, мы надеялись на то, что эта скала окажется достаточно заметной, поскольку к югу от нас она была единственным утесом, виднеющимся над водой во время наивысшей точки прилива.

Как только мы решили, что нам следует делать, у нас не осталось ничего, что отвлекало бы наши мысли от еды. Именно в этот момент я осознал, что меня мучают голодные боли. Но меня беспокоили не только боли, но также и ощущение, что во мне больше не осталось ни капли тепла. Казалось, дождь и жестокий холод добрались до какого-то центрального очага, от которого обогревалось мое тело, и потушили его. Я впал в какое-то оцепенение и слезящимися глазами смотрел на то, как медленно погружается в воду скала, к которой Хиггинс привязал свою шлюпку. И ему снова пришлось грести, и прилив явно его одолевал. Как ни странно, но это зрелище не доставило мне ни малейшего удовольствия. Я слишком устал. По мере того как прилив становился сильнее и быстрее, ему приходилось грести все упорнее, чтобы оставаться напротив занятой нами позиции. Постепенно его гребки слабели, и наконец ему пришлось причалить к другой скале и ухватиться за нее. Но вода поднималась, и вскоре и эта скала погрузилась в море. И хотя он снова стал грести, прилив упорно относил его все дальше и дальше от нас. К этому времени начало смеркаться, и вскоре сгущающаяся тьма скрыла его от наших глаз.