Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль» - Василий Звягинцев

– Они настолько сильны? – как бы удивился Удолин, неприятно пощёлкивая пальцами.

– В тех вопросах, что их интересуют, – они всесильны. Любая попытка конфликта с их руководством заканчивается смертью и полным разорением несогласных… Уж на что популярен был Кеннеди и его клан… Одного брата, президента, убили, второй брат, генеральный прокурор, получил недвусмысленный намёк – забыть об этом неприятном инциденте и заняться семейными делами. Не послушался, решил тоже баллотироваться – убили и его. И опять никаких концов. Было ещё несколько случаев, не только в США, но и в других странах. С тех пор установился статус-кво.

– Поэтому вы предпочитаете жить на своём острове и в другой реальности? – догадался Удолин.

– В том числе и поэтому…

– Ну, как говорят в России, не так страшен чёрт… Как я понимаю – вам было просто стыдно признать, что какие-то там… Они что, по-вашему, потусторонние существа? Так я, к вашему сведению, специалист в этом вопросе. Навыками экзорцизма владею…

– Я бы не советовал вам недооценивать противника, – осторожно сказал Сарториус.

– А почему – противника? – вдруг спросил Шульгин. – Очень может быть, что на определённом этапе они окажутся нашими верными союзниками…

– Сами об этом не подозревая, – тихо хихикнул довольно уже расслабившийся Удолин. – А вы – просто о них забудьте. Вам своих забот довлеет…[143]

– Только сами как следует поверьте, Магнус, – сказал Новиков, – именно что окончательно поверьте (знание тут ни при чём) – никакие ухищрения и самые хитроумные выдумки, на которые вы мастер, кто же спорит, не в состоянии больше что-то в вашем положении изменить. В ту сторону, которую вы считаете для себя предпочтительной. Выбор прост до удивления – печальный конец от рук хоть «детей», хоть кого угодно, если мы раздумаем вас защищать, или – жизнь, причём настоящая, полноценная жизнь, о какой вы давно успели забыть. Как будто снова вернутся ваши сорок лет, вы поймёте, что бодры, здоровы, полны энтузиазма и вам совсем не хочется круглосуточно просиживать в офисах, перелистывая пыльные бухгалтерские книги и вычисляя проценты со сложных процентов, чтобы пополнить свои активы ещё на миллиард или пять.

Вам захочется скитаться по миру, встречать в портовых тавернах прекрасных женщин и отважных мужчин, которые могут стать вашими друзьями. Вы сможете взойти на палубу парусного клипера и отправиться на другой край света в поисках того, что стоит искать. Прожив свои восемьдесят шесть, вы, кажется, так ни разу и не имели возможности понять, что такое настоящая жизнь… – Андрей произнёс эти слова совершенно искренне, в надежде, может быть, слегка наивной, что они затронут какие-то ещё уцелевшие струны в душе прожжённого циника, человека без принципов, убеждений, имени и родины.

Но скорее всего надежда эта не была такой уж наивной. Андрей за минувшие годы, которых набралось уже раза в три больше, чем биологических лет, узнал, повидал и передумал слишком много, чтобы так примитивно заблуждаться. И вполне наглядно представлял себе состояние человека, последние лет двадцать почти ежедневно задумывающегося – а не последний ли день он сегодня живёт, сам ли ляжет вечером в свою постель или его ложем станет прозекторский стол и каков будет неизбежный конец – мгновенным, от обширного инфаркта, инсульта, оторвавшегося тромба, или затянется на многие годы в инвалидной коляске, в больничной палате под аппаратом круглосуточного гемодиализа и искусственной вентиляции лёгких.

А то, помилуй бог, случится, как у израильского премьера, Ариэля Шарона, кажется, проклятого каббалистами по древнему обряду[144]и десять лет пролежавшего в коме, причём, как утверждают знатоки, – парализованным, слепым и глухим, но в полном сознании.

И вдруг этому человеку предлагаются, практически бесплатно (подумаешь – всего лишь отказ от претензии на гипотетическую власть над миром и контроль над несколькими триллионами условных денежных единиц), здоровье, молодость, свобода. Свобода от изнурительного, чисто сизифова бега в беличьем колесе, погони за недостижимой в принципе целью.

При этом достаточная часть его состояния останется при нём – достаточная, чтобы прожить ещё хоть сто лет, ни в чём себе не отказывая, но готовая немедленно обратиться в пыль при любой попытке использовать её «не по назначению».

Вся трудность, с точки зрения Андрея, заключалась только лишь в том, что за свою излишне долгую жизнь Сарториус на подсознательном уровне уверовал в свою «экстерриториальность» от обычного мира. И в то, что подконтрольные триллионы (хоть в долларах, хоть в золотых динарах) способны решить любой вопрос. Если уж папа римский за сравнительно умеренную мзду послушно выполняет любые просьбы Сарториуса, изложенные даже не лично, а по банальному телефону, то так ли далеко до следующей инстанции?[145]

Поэтому даже доводы разума не всегда способны поколебать такой, можно сказать, инстинкт.

Однако «Дети американской революции» эту проблему, кажется, решили?

И на «Земле дуггуров» Андрей с Шульгиным узнали много интересного именно насчёт работы с инстинктами. Человеческими и гораздо более сложными, чем принято думать.

Что ж, «торжественной порке» Сарториуса пока предавать не стоит, но несколько наглядных примеров преподать придётся. А то так и будет терзаться мыслью о возможности перегрызть цепь, на которую его посадили всерьёз и надолго. Тщетные же надежды, как известно, только отвлекают от плодотворной работы. Эта идея была реализована в «шарашках» сталинской поры, а на восемь веков раньше сформулирована Данте в «Божественной комедии». Над воротами ада была помещена сентенция: «Оставь надежды, всяк сюда входящий!» Мол, покорись своей участи и прими как данность, что амнистии не будет. Вообще. Даже при смене власти и политического режима.

– Скажите, Магнус, вы в курсе, каков на сегодняшний день золотой запас Соединённых Штатов? – внезапно спросил Шульгин.