Улица Теней, 77 - Дин Кунц

Приглядевшись к ближайшей створке ворот, Том увидел, что средняя петля вырвана из стены с мясом, а две другие сильно проржавели. «Пендлтон», похоже, простоял заброшенным многие десятилетия, и Том в ужасе задался вопросом, а не увидит ли он, посмотревшись в зеркало, глубокого старика?

Ландшафтные фонари не подсвечивали двор, а окна трех крыльев «Пендлтона» светились не так ярко, как обычно, да еще каким-то грязно-желтоватым светом, чего раньше не случалось. Деревья исчезли, фонтаны разрушились, зато хватало растений, принадлежность которых к тому или иному виду при лунном свете он определить не мог.

Том явно чувствовал себя не в своей тарелке в мире, где внезапно стал чужаком. Дрожащий и сбитый с толку, он плелся по тропе, как персонаж одной из народных сказок о духах, призраках и богах, которые рассказывала ему мать много лет тому назад в далеком Вьетнаме. Он будто перенесся в «Поиски страны Счастья», или в «Магический камень ворона», или в «Дом вечности». Какие-то растения, напоминающие высокий бамбук, но с более толстым и не таким твердым стволом и дыхательными корнями, тут и там нависали над тропой. Всякий раз, когда один из этих болтающихся корней касался его лица, возникало ощущение, что корень этот — некое животное, поглаживающее щеку или оплетающее ухо. Трэн отбрасывал его, холодея от ужаса, содрогаясь.

Он добрался до двери между двором и западным коридором — она находилась напротив внутренней двери вестибюля, — достал ключи из кармана плаща, и уже собирался войти в «Пендлтон», когда услышал за спиной странный шум, словно кто-то с шумом выдыхал воздух, при этом шипя. Этот шум сопровождали не менее странные стучаще-скребущие звуки. Казалось, усталая лошадь шла к нему, сначала ставя копыта на землю, а потом волоча ноги, словно не знала, сможет ли она еще раз поднять их.

Повернувшись к залитой лунным светом тропе, Том не увидел ничего такого, что могло бы издавать подобные звуки, но его внимание привлекло движение в окне третьего этажа южного крыла. Подсвеченное желтоватым светом, к стеклу прижималось бледное лицо Филдинга Уделла, который, возможно, и не замечал Тома. В этот самый момент Уделл среагировал на что-то, увиденное на тропе ближе к воротам, а стуки и поскребывание прекратились. Шипение и шумное дыхание, однако, остались, хотя и чуть изменили тональность. Внезапно, определенно выказывая испуг, Уделл отшатнулся от окна. Мгновением позже с тропы до Тома вновь донеслись стучаще-скребущие звуки. Нечто, испугавшее Уделла, теперь приближалось к Тому, по-прежнему скрытое высокой растительностью и одним или двумя поворотами тропы.

Том вновь повернулся к двери, вставил ключ в замочную скважину… и обнаружил, что замок не открывается. Пошебуршил ключом, вытащил, снова вставил, но ничего не изменилось. Или замок заржавел, или за прошедшие годы его заменили.

За спиной Тома раздался крик, пронзительный, как вопль ребенка, нетерпеливого и вздорного ребенка, и, когда Том повернулся, чтобы лицом к лицу встретить идущего по тропе, последовал второй крик, более злобный, чем первый… и жаждущий. В тридцати футах от Тома из-за поворота, продираясь сквозь растительность, нависшую над тропой, появилось существо о шести ногах, ростом с Тома и как минимум в два раза превосходящее его весом.

То ли открылись ворота ада, то ли Том сошел с ума, но такой монстр если и мог жить за пределами преисподней, то лишь в горячечных фантазиях паранойяльного психопата.

* * *

Хулиан Санчес

Пересекая столовую, Хулиан сразу понял, что и в этой комнате мебели нет. Во-первых, с пола исчез ковер, во-вторых, эхо шагов по выложенному плитами известняка полу отражалось от стен иначе, чем в обставленной комнате.

Голоса, которые он слышал мгновениями раньше, смолкли. Он остановился, прислушиваясь. С помощью психического радара Хулиан мог определять местоположение окружающей его мебели, а не менее надежная интуиция позволяла ему узнавать о присутствии других живых существ. Даже стоящий на месте человек издавал звуки, которые не могли укрыться от Хулиана. Переминался с ноги на ногу, дышал, облизывал губы, у него тикали часы… но, если исключить звуки, источником которых служил он сам, в комнате царила тишина.

Хулиан не родился слепым. Зрения он лишился в одиннадцать лет, когда обнаруженная у него ретинобластома потребовала удаления обоих глазных яблок. Соответственно, у него остались зрительные воспоминания, которые позволяли ему создавать ментальные образы и даже общую картину — включая и цвета, — отталкиваясь от той информации, что он получал от четырех остальных органов чувств. Кружа по квартире, мысленным взором он видел каждую комнату в мельчайших деталях, хотя на самом деле попал сюда после долгих лет слепоты.

Однако недавно происшедшее необъяснимое изменение более не позволяло ему визуализировать собственную квартиру. Ощущение пустоты, грязь и мусор на полу, запахи сырости и плесени, другие, не менее неприятные, коренным образом изменили эти комнаты, вот он и не мог представить их себе, как не смог бы этого сделать человек, слепой от рождения и лишенный зрительных воспоминаний.

Когда Хулиан осторожно вышел в гостиную, бормочущие голоса послышались вновь. Говорили они на иностранном языке, идентифицировать который он не мог. Ранее в голосах слышалась спешность, словно они торопились о чем-то предупредить. Теперь к спешности добавилась и сварливость. Хулиан представил себе с десяток человек, может, даже больше, их голоса доносились до него со всех сторон, словно его окружил некий конклав, собравшийся с тем, чтобы изучать его, анализировать, судить.

— Кто здесь? — спросил он. — Кто вы? Чего хотите?

Голоса вроде бы надвинулись на него, но при этом четкости в них не прибавилось, и создавалось ощущение, что доносятся они через стену или закрытую дверь.

Выйдя, как ему казалось, на середину комнаты и не найдя по пути никакой мебели, Хулиан спросил уже громче, чем в первый раз:

— Кто вы? Чего хотите?

В первые год или два после операции он чувствовал себя уязвимым и чрезмерно тревожился из-за того, что может с ним случиться из-за слепоты. Но нельзя жить в постоянном страхе, бояться в любой момент упасть или подвергнуться внезапному нападению; страх этот постепенно сходит на нет. После сорока лет, проведенных в кромешной тьме, он, конечно, не чувствовал себя неуязвимым, но полагал, что находится в относительной безопасности, исходил из того, что самое худшее случилось с ним в одиннадцать лет.

Внезапно внутри у него все похолодело, а волосы на затылке встали дыбом: страх, казалось бы, ушедший навсегда, вернулся. В сварливых голосах появились и усилились угрожающие нотки, и вновь он почувствовал, что они слишком близко, так близко, что он может коснуться говоривших, протянув руку. И Хулиан протянул руку, чтобы обнаружить, что он миновал середину комнаты, не подозревая об этом: его рука коснулась стены.

Штукатурка вибрировала в такт звуковых волн сердитых голосов, словно шли они из стены.

* * *

Салли Холландер

Лишенная всех эмоций, она по-прежнему лежала на полу кухни, разрозненные образы, связанные с покидающими ее личностными особенностями, вспыхивали на практически лишенном света, затонувшем ландшафте ее разума. Она словно смотрела вверх со дна пруда, через воду на ночное небо, и образы формировались из крупных капель света, падающих, как дождь. Каждая капля вспыхивала цветами и образами, когда разбивалась о поверхность пруда и растворялась в ней. Каждая сцена с мгновение сверкала, словно картинка в калейдоскопе, чтобы потом смениться темнотой. Знакомые лица, которые она уже не могла связать с фамилиями, места, которые узнавала, не помня, где они находятся, события, произошедшие то ли часом, то ли днем, то ли десятью годами ранее, сменяли друг друга на поверхности пруда, сначала цветные, но быстро становившиеся черно-белыми и серыми.