Миллион причин умереть - Галина Владимировна Романова

Через три часа выдохлись оба: и она, и следователь, заполнивший все пространство тесного кабинета сизым дымом вонючих сигарет. Он взял с нее подписку о невыезде и отпустил с миром.

Ольга медленно брела по вечернему городу и поражалась той пустоте, что воцарилась в ее душе. Все исчезло напрочь. Никаких тебе ощущений: ни хороших, ни плохих. Одна телесная оболочка, и все. Казалось бы, все обошлось, все, о чем ей так давно мечталось, сбылось. Живи теперь и радуйся. Ан нет!.. Опять чего-то не хватает. Опять струю адреналина ей в кровь подавай, так, что ли? Ничего не понять. Ничего...

Что, спрашивается, ей теперь делать?!

Да, встретился ей во дворе РОВД Сергей Анатольевич-младший с подвязанной рукой. Да, утешил как мог. Все, говорит, у тебя теперь будет в порядке. И снова прежним именем можешь пользоваться. И домой можешь вернуться через какое-то время. И вообще: весь кошмар теперь позади, ее никто преследовать не будет, она никому теперь не нужна.

Ольга отчего-то была твердо уверена, что он знает, о чем говорит. И поверила ему сразу. Но вот почему-то покоробила ее эта его бездумная фраза: «Ты никому теперь не нужна...»

Так и просилось с языка: «Что, совсем никому?! Никому и никогда?!»

Но Ольга сдержалась. Внимательно посмотрела в его изможденное лицо, заросшее почти до самых глаз густой щетиной. Остановила свой взгляд на руке, безвольно повисшей на широкой повязке. Вновь заглянула в его глаза и, не увидев там ничего, кроме смертельной усталости, воздержалась от вопросов.

Пусть будет так. Пусть будет...

Она теперь свободна от страхов за свою жизнь и жизнь близких ей людей. Она теперь возвращена самой себе в лице забытой всеми Марины. Она может вернуться к прежней жизни и наслаждаться ею. Но эта последняя мысль и вызывала в ней жуткую оскомину. Все это давно желанное вдруг сделалось для нее на удивление пресным.

Переступив порог квартиры, захлопнув дверь и рухнув прямо в одежде на диван, Ольга только теперь поняла, что не найдет она счастья во всем том, что ей вернули. Не найдет...

И самым страшным открытием, сделанным ею в тишине пустой квартиры под монотонное тиканье часов на стене, было то, что, говоря Артему о своих чувствах, она не солгала ему ни на йоту...

– Нинка! Нинка! Господи! Неужели это ты?! – Ольга во все глаза смотрела на стильную похудевшую блондинку и все никак не могла поверить, что эта шикарная женщина – ее подруга.

– Да я это, я! – фыркнула подруга и, едва скользнув по щеке Ольги накрашенными губами, переступила порог квартиры. – А где Анна Васильевна?

– Мама? – Ольга оглянулась на проем гостиной. – Мама с внучкой гулять пошла. Тетешкается с утра до ночи без устали. Мне подойти не дает. Я ей говорю: мам, дочь забудет, как мать выглядит...

– Ты-то не забыла! – уколола ее Нинка с вполне знакомым ехидным прищуром. – Пять лет! Маринка, ты охренела!!!

– Я – Ольга, дорогая, не забывай. Мы решили не воскрешать погребенную, – поправила Нинку подруга и, обняв за плечи, загадочно прошептала: – Где будем? В гостиной или на кухне?

Нет, люди все же не меняются. Пусть привычки – дело наносное, но сущность человеческая, его стержень – это величина постоянная. И Нинка, как никто, явилась подтверждением сей нерушимой догмы.

Она уперла руки в бока. С легким высокомерием светской дамы, свойственным ее теперешнему имиджу, смерила подругу с головы до пят и вдруг неподобающе грубо гаркнула:

– А какая хрен разница, где водку жрать, Олька, или как там тебя?! Пять лет ведь с лишним не виделись, а ты о чем говоришь, не пойму! Только пожрать я люблю по-прежнему, это ты учти!

– Нинка! – На глазах у Ольги выступили слезы. – Как же я тебя люблю, грубиянка ты неисправимая! Как же я тебя люблю!..

Подруги наконец-то обнялись по-человечески и принялись хлюпать носами, лопоча при этом всякий сентиментальный бабий вздор. Когда все охи и ахи были исчерпаны, Ольга вытерла слезы и увлекла подругу на кухню.

Стол был уже накрыт, потому как она с утра ожидала этого визита. Но Нинка припозднилась, оказывается, просидев целых три часа в парикмахерской и в косметическом зале.

– Вот на кой черт я делала этот макияж, не знаешь? – ворчливо приговаривала она, вытирая платочком с лица черные дорожки от потекшей туши.

– Нет, не знаю. – Ольга открыла холодильник и принялась выставлять припрятанные до поры тарелки с заливным, нарезкой и консервами. – Кого ты хотела поразить?.. А, догадываюсь. Наверняка, шалашовка такая, думала, что я с мужем приехала. И конечно же, хотела хвостом покрутить...

– Каюсь, – виновато вздохнула Нинка, тяжело опускаясь на стул в красном углу под иконами. – Хотела. Но, вижу, старалась зря. Ты как была красавицей, так и осталась. Даже двое детей тебя не испортили. Фигура еще лучше стала. Просто персик...

– Сдурела?! Я поправилась на целых три килограмма! – Ольга возмущенно округлила глаза, накладывая горкой котлеты на тарелку. – Сейчас еще отбивных тебе подвалю, и можно начинать...

Наконец с приготовлениями было покончено. Стол ломился от горячих и холодных закусок. Нинка удовлетворенно причмокнула, оглядев многочисленные блюда, налила по стопке водки и, подняв свою, произнесла:

– Ну давай, мой золотой, жахнем по полной! Сколько произошло всего за эти годы! Сколько воды утекло, а мы не потерялись... И страшно было, и пусто, и горько, и одиноко, но мы выжили. Потому как черта с два с нами что сделается! Давай, подруга, выпьем за нас – за баб-с...

Они выпили, закусили. Потом снова выпили. Потом еще и еще. Одна бутылка опустела. На стол была водружена вторая, когда Нинка все же решилась на вопрос, столько лет не дающий ей покоя.

– Ну давай, что ли, не тяни ты кота за хвост. Выкладывай мне всю эту историю. Анна Васильевна у нас в непосвященных. Ты глаз пять лет не казала...

– А что же твой Сергей Анатольевич тебя не ввел в курс? – Ольга тряхнула изрядно захмелевшей головой и предложила: – Может, кофейку?

– Не-а, я лучше сигаретку.

– Да, – с легкой завистью пробормотала подруга, ставя чайник на огонь. – Как не было, Нинка, тебе равных по части выпивки, так, наверное, и нет...

– Ага, ты это моему благоверному скажи, – горестно ухмыльнулась Нинка. – Вот уж с кем тягаться – дохлый номер.

– Что, Нин, так сильно пьет?

– Не то слово! Он не пьет, он этим живет. Вот как вернулся из той командировки, как погоны с него сняли, так и запил. Чего я только за эти годы не перепробовала. Даже его бывшую себе в союзники пыталась призвать, все бесполезно. Как с цепи сорвался. Вот, милая подружка, и промучилась я все эти пять лет в неведении: что же за трагедия там разыгралась? Что сподвигло моего честного мента так низко пасть: лишиться всех регалий, а заодно и человеческого облика?