Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - Ариадна Эфрон

Адреса своего нового не знаю, единственный достоверный «на сегодняшний день» — и еще, верно, надолго — мой тарусский, ибо всю зиму здесь кто-то будет, или я, или А. А.

Вы знаете, единственный человек, который Вам может сказать, кому подчинен Морковин в отношении Тесковских писем, это Роза, т. к. она через каких-то архивных деятелей, ездивших в Прагу, добилась от него разрешения на фотокопии, и даже, кажется, не столько от него, сколько от какой-то чешской инстанции.

Морковин Вадим Владимирович[610], Прага 3 Žižkov Rechořva 45; лет ему 55–57; сын эмигрантов, чешский гражданин, инженер (кажется, по сортирам, а может быть, ошибаюсь), член всяких-разных обществ типа распространения различных знаний; человек двойственный, робкий и наглый, «не от мира сего» и карьерист, по-моему, довольно ограниченный. С мамой был поверхностно знаком — через Лебедевых[611], наших общих знакомых. Стихи ее любит. Пресловутой «биографией» начал заниматься давно, т. е. собирать печатные материалы и компилировать. К СССР он тяготеет, но репатриироваться не собирается; мечтает сделать карьеру здесь, оставаясь в Праге. В Праге живет постоянно, до войны бывал наездами во Франции. Если Вы с ним встретитесь, то, по-моему, надо держаться дружелюбно, обещать посильную помощь, но объяснить 1) что к работе над Цветаевским архивом, как таковым, безотносительно к намечаемой книге, мы приступим после сдачи книги в печать, пока же «помогать» ему не можем; 2) достаточно объективно объяснить положение Цветаевских дел, т. е. что одна книжечка погоды еще не сделала, и т. д. 3) постарайтесь сосватать его с Орловым, как с единственным человеком, который может что-то сделать для его работы, если это вообще будет возможно. Очень важно бы работу ему поручить — поэтому и не проявляйте особой в ней заинтересованности, а только дайте совет, полезный для него. Но, в 1-ю очередь, обдумайте все сами, даю Вам полную сarte-blache. Письма Тесковой: Анна Антоновна Тескова, чешка, общественная деятельница и «культурница» — с русской ориентацией (говорю о давних годах) была маминой приятельницей, они переписывалась особенно часто, когда мы жили в Чехии, потом реже, но вплоть до маминого отъезда в СССР, судя по письмам Анны Антоновны, сохранившимся у меня. Умирая, завещала мамины письма Чехословакии; в какой ипостаси сейчас эта Чехословакия, не знаю — вернее всего, какой-нибудь литературный архив. Морковин с Тесковой был знаком, работу над письмами она ему доверяла еще при жизни. Учреждение, в котором хранились письма, осталось без помещения, которое было передано… под ресторан, и теперь письма — на хранении у Морковина, в его сейфе. Количество писем мне неизвестно, вероятно, существует опись, а пристало ли что-нибудь к его рукам — не знаю, возможно, что и нет. Эти письма — по-моему, единственный подлинник из собранного Морковиным. Разрешение на фотокопии есть — и от учреждения (по-видимому, архива), и от самого Морковина, как лорда-хранителя… Остановка, как говорит Морковин, за деньгами — за 2000 чешских крон (около 200 наших, по-видимому), так что, судя по сумме, речь идет о большом количестве рукописных страничек (писем). Вера Семеновна[612] говорила (которая с львиной тарелкой), что сейчас, по ее мнению, фотокопии сделать легко, так как Советский Союз передал Чехии большое количество интересных архивных материалов, и «в счет взаиморасчетов» они, конечно, могут сделать безвозмездно интересующие нас фотокопии. Очевидно, Ленинская библиотека могла бы помочь, так я поняла с ее слов. Но Вам это, наверно, всё известно. Жаль, что мы спохватились в последнюю минуту…

Анечка, не забудьте, что Морковин весьма трепетно относится к именам, чинам и прочему, так что в разговоре почаще сыпьте именами и не забывайте о своем могучем секретарстве, т. е. что Вы — лицо официальное и отчасти всемогущее. Но — Вы сориентируетесь хорошо, у Вас есть чутье на людей. Чтобы он не подумал, что у него «всухую» выдергивают письма, отнеситесь с участием к его монтажу и обещайте содействие в смысле каких-то недостающих данных… (если они в архиве обнаружатся) — (а они могут и не обнаружиться!), т. е. будьте дружелюбны. Одним словом — «люди, я люблю вас — будьте бдительны!»[613]

Боюсь, что всё — весьма бестолково; если бы Вы знали, как я устала от ежедневной хреновой работы с 6 утра до 12 ночи. От Скаррона осталось мало (в моем переводе) — от меня — еще меньше; недопереведено 6 строк — сил нет. Иду встречать Аду Александровну на автобус…

Совет и просьба: всё выкиньте из головы — все и всяческие дела и переживания, превратитесь в глаза. Старайтесь отдохнуть, ешьте и спите. Впереди еще много дел, на которые надо сил набраться!

Я счастлива, что Вы едете. Не обращайте внимания на неполадки, которые будут. Старайтесь не простудиться — осень! Обязательно с собой вязаные кофточки, обувь на смену, теплые носочки, плащ и непромокаемую косынку; парочку блузок (если будет тепло). Простите за старушечьи советы! Помните, что покупать вряд ли что придется, так что везите и мыло, и ватки, и одеколон, и несколько порошков лекарств от всех болезней, в общем пусть мама соберет Вас потолковее, но — вещей поменьше, естественно. Еще помните — пусть чемодан будет без чехла, это не принято на гнилом Западе, на не гнилом — тоже.

Когда будет очень хорошо — вспомните меня; а в остальное время, когда будет просто хорошо — никого и ничего не вспоминайте, отключитесь! Это очень важно… У Вас ведь только один деловой «визит» — Морковин, но и он Вас развлечет.