Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Второй концессионер доверительно заметил:

– Как и в предыдущий раз – вам полмиллиона… Долларов, разумеется. И никто знать не будет!

Министр надул губы и, притянув коммерсанта к себе за пуговицу пиджака, изрёк:

– Даёте мне миллион, и пусть об этом знают во всём мире! «Аржан конте!»[11]

В Румынии подобное считалось в порядке вещей.

Молодой бессарабец решил обратиться к дядюшке Сильвестру с просьбой:

– Если это возможно, придумайте мне что-нибудь поприличнее. В этом «Зелёном доме» запросто можно рехнуться.

Сильвестру заметил с сожалением:

– Сочувствую, мой милый земляк. Но бывать вам там пока придётся. Поймите, пожалуйста! Вы же сами понимаете, как это важно!

– Понимаю. Хотя, честно говоря, крайне противно. Другой мир, другие, чуждые мне люди. Но раз надо, буду стараться.

– Вот и чудесно! – обрадовался старик. – Только ничего лишнего. Тихо, скромно. Поменьше рассуждать, побольше слушать и запоминать!

– Понятно. Не беспокойтесь… Но, честно говоря, с удовольствием подложил бы небольшой «чемоданчик», чтобы и следов от них не осталось.

Старик насупился.

– Не первый раз слышу от вас подобное. Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите? И вообще, откуда у вас такие замашки, господин авиатор?!

– Оттуда… А вы думали? С кем поведёшься, от того и наберёшься.

Дядюшка Сильвестру строго приказал:

– Надеюсь, вы меня поняли?!

– Понял! Не беспокойтесь, дядюшка Сильвестру. Хотя с этими господами ещё придётся повозиться. Наступит и такое время…

– Не сомневаюсь, – согласился Сильвестру и предложил впредь не упоминать в разговоре слово «электрик», а называть его «портным», а клуб «Домом моделей»… – И, пожалуйста, придерживайтесь договорённости.

– Постараюсь, – грустно ответил Юрий.

Старик по-отечески обнял молодого земляка за плечи.

– Поговорим о значке, полученном вами от «портного». Но прежде надо взвесить все, как говорится, «за» и «против». Щегольнуть им для удовольствия негодяев – дело одно. Другое – не скомпрометировать себя на людях.

Курсант и сам понимал это. К тому же в его облике было нечто притягательное. И это частенько выручало его, служило началом многих удач. Но не полагаясь только на это, он старался преуспевать в учёбе.

Отношения с людьми у бессарабского бедняка, нежданно-негаданно заполучившего известную аристократическую фамилию «Россети», складывались вполне сносно. И всё же обстановка требовала предприимчивости, изворотливости, чтобы не всплыла тайна его «усыновления», которого фактически не было. Он избегал называть себя присвоенной фамилией аристократического рода.

Признавал дружбу и общение только на добропорядочной, взаимной, честной и благородной основе. «Помогать, выручать, облегчать всеми силами судьбу человека». Кем бы тот ни был – от дворника до высочайшего вельможи. Но только в случае, если он этого заслуживает. В этом заключалась цель его жизни. Не сдержать данное слово, не выполнить обещанное либо опоздать на встречу считал недопустимым, как, к примеру, предстать перед кем-то в неглиже. Допустив ошибку, кого-то зря обидев, непременно спешил извиниться, осуждал себя последними словами. Не зря ещё в лицее кто-то назвал его «максималистом».

Негодяев ненавидел лютой ненавистью. Порой больше, чем следовало. Здесь он, действительно, проявлял максимализм.

Для такой манеры поведения была существенная причина. В стране бытовало унизительное отношение властей к бессарабцам. Курсант же не ощущал на себе этого, благодаря присвоенной ему волей судеб фамилии. К тому же речь у него была как у настоящего румына из метрополии. Ещё в лицее по языку он получал «девятку», которой удостаивался лишь ещё один коренной румын. И это было бесценно для самоутверждения. Для курсантов авиашколы он был даже в некотором смысле примером. Всех подкупала покладистость его характера и неизменная вежливость.

…Как-то, заскочив ночью к Юрию в пансион, он наткнулся на прислугу-немку из Германии. И насторожился: нацисты не только в Бухаресте или вообще в одной Румынии, но и по всей Европе насаждали свою агентуру. Служанка в пансионе, вне сомнений, была одной из них.

Юрий объяснил, что для постояльцев, да и самой хозяйки пансиона мадам Филотти это не секрет. Но Хильда плохо понимает, о чём разговаривают постояльцы, коверкает на немецкий лад заученные румынские слова.

Это не успокоило Сильвестру. Напротив, он рассказал, что Бухарест наводнён подобными девицами, выдающими себя за горничных, гувернанток, поваров, бонн в богатых семьях. Работают даже за низкую плату. И все в обязательном порядке по воскресным дням приходят в германское посольство. Под видом просмотра кинофильмов фатерланда с истерическими речами и обещаниями фюрера «тысячелетней эры счастливой жизни Рейха» отчитываются в мельчайших подробностях о разговорах хозяев и постояльцев, уточняя род их занятий, гражданские и политические принципы, исповедуемую религию, отношение к политике рейха. По этим данным определяется, кого отнести к друзьям рейха, а кого к врагам.

Перечень обязанностей «миссионеров» разнообразен. По существу, эти внешне тихие, неприметные, но замечающие все мелочи девицы – своеобразные шпионы. В их обязанности входит и осмотр вещей хозяев и постояльцев. Если чемодан оказывается запертым, его ловко и незаметно вскрывают способом, которому их обучали на специальных занятиях.

Всё это было известно Юрию, в частности, и от самих постояльцев пансиона.

Сильвестру вновь заговорил о желательном переезде земляка. Но тому это было не по душе. Здесь он привык, прижился. Постояльцы пансиона знали о нём только то, что полагалось им знать. Не более. Родом из Бессарабии? Ну и что? Среди квартирантов были и трансильванцы венгерского происхождения, и болгарин из Добруджи, провинциальный еврей, служащий на дровяном складе счетоводом… Никто из них не обращал внимания друг на друга. Лишних вопросов он не задавал. Занимался своими проблемами. Большинство озабочены нуждой, которую каждый испытывал по-своему, включая хозяйку пансиона. А Хильда? «Моторная работяга» добросовестно выполняет свои обязанности, чистоплотна, ни во что не вмешивается. Шустрая и молчаливая, как немая. Всё видит, но мало что смыслит. Так казалось…

Постояльцы, случалось, останавливались побалагурить с Хильдой. Правда, считанные минуты. Беленькая, чистенькая, услужливая, приветливо улыбающаяся девчонка нравилась мужчинам. Но заигрывать с ней?!. Надо сначала сойти с ума. Полнейший абсурд! К тому же все догадывались, что о жизни пансиона она могла доносить немцам. Но это пока никого не беспокоило. Кроме… кроме старика Сильвестру, продолжавшего настаивать на переезде земляка в другое место.

Постояльцев пансиона мадам Филотти объединяло то, что никто никому не завидовал. В основном, это были уличные торговцы с громким титулом «коммерсанты». Торговали всем, чем попало, начиная с дамских поясов с резинками для чулок, дешёвыми постельными принадлежностями, полотенцами, фартуками, женскими полотняными комбинациями и кончая расчёсками, заколками, шнурками – барахлом, вмещавшимся в один-два объёмистых обшарпанных чемодана или в подобранную на свалке большую корзину. «Ассортимент» раскладывался прямо на тротуаре, поверх газет.