Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

Ризов, пользовавшийся абсолютным доверием Фердинанда. «С самочувствием советника царя и доверенного лица правительства, — указывает Георгий Марков, — он категорически предрекал, что будет капитальной, непоправимой ошибкой, если балканские государства согласятся на перемирие, прежде чем победят Турцию полностью и окончательно».

Рекомендации его пугали радикализмом даже военных. Скажем, относительно Салоник он требовал, вопреки договору с Грецией, не оставлять вопрос на потом, а четко заявить, что Афины ничего не получат, даже если для этого придется воевать с греками. Да и вообще, от него «исходили самые разгоряченные предложения», вроде требований «поспешить взять Одрин, чтобы показать Петербургу, что этот город будет включен в пределы болгарского государства», хотя Адрианополь не входил даже в сан-стефанские границы и, следовательно, был бесспорно турецким.

И вишенкой на тортик — активная агитация за взятие Константинополя с бравурным рефреном: «Не бойтесь ничего, державы промолчат, им лишь бы не было войны, только предупредите Россию, что вступаете временно, чтобы окончательно разбить Турцию». Всё это, бурно транслируемое многочисленными агитаторами, действовало и на царя, и на солдат, начавших распевать национальный гимн в варианте: «Марш, марш, Цариград е наш!».

В сущности, это была ретрансляция мыслей ультрарадикального крыла ЦК ВМОРО, в свою очередь отражающего нервическое напряжение общества, и Фердинанд, издавна грезивший короной василевса, не брыкаясь, лег под глашатаев этих тенденций. В итоге 15 ноября на совещании генерал Савов, один из главных «ястребов», получив указание атаковать позиции у Чаталджи, но только в том случае, если есть надежда на успех, решил наступать, не уведомляя Совет министров, под предлогом, что это военная тайна.

Однако атака 17-18 ноября при недостатке тяжелой артиллерии и скверно налаженной связи с тылом провалилась, войска отошли на прежние позиции, да плюс ко всему в армии вспыхнула эпидемия холеры, — и только тогда Его Величество согласился на перемирие. Но уже не в статусе «непобедимого» — с немножко, но всё же ослабленными позициями. Утром 3 декабря пушки умолкли. Начались переговоры о возможности переговоров.

RONDO ALLA TURCA[72]

Решение Порты было крайне разумно. Турки понимали, что спасти их может только страх «великих сил» перед великой войной. Они знали, что Петербург боится за проливы и не слишком доверяет Кобургу, пыл которого, да и то слегка, охладили не советы России, а фиаско на Чаталджи. Знали, что Вена в истерике от выхода сербов к Адриатике и уже провела мобилизацию, а Берлин подстрекает ее, обещая помощь вплоть до «войны европейского масштаба». Знали и что Петербург, в свою очередь, просит Белград не очень зарываться, потому что пока еще рано.

Не знали в Порте, правда, что успехи балканцев возбудили Париж, еще недавно подчеркнуто отошедший в сторонку, а теперь требовавший от России (у Зайончковского приведена стенограмма беседы Мильерана с Игнатьевым) «не уступать давлению» и даже соглашавшийся предоставить внеочередные льготные займы на перевооружение. И английскую позицию тоже не вполне понимали, но...

Но это было, в сущности, неважно, ибо Россия, не решившись идти на риск, сумела-таки додавить сербов, и те «временно» отказались прорываться к морю, согласившись сесть за стол переговоров еще до того, как дал согласие Фердинанд. Идею посидеть и пообщаться поддержал и Лондон, в целом сочувствующий, конечно, блоку, но всегда готовый поработать арбитром.

В такой ситуации всё зависело только от Австро-Венгрии и Германии — точнее, от того, согласятся ли они говорить с сербами (и тогда большого пожара не будет) или предпочтут смахнуть Сербию с доски раз и навсегда (и тогда Европа полыхнет). Вена размышляла. Берлин «оставлял выбор за союзником». 2 декабря, когда уже было известно, что перемирию быть, но еще не ясно было, надолго ли, херр Бетман-Гольвег, канцлер Рейха, публично подтвердил, что его страна, в случае «нападения на Австро-Венгрию» (то есть если Вена решит воевать), в стороне не останется.

«При той нервности, — комментировал его речь французский посол в Вене, — до которой доведено здесь общественное мнение, всякая манифестация, даже мельчайшая, усиливает беспокойство; такое впечатление произвела и речь канцлера. Многие усматривают провокацию по адресу Антанты в том, что для канцлера, может быть, является лишь демонстрацией мощи его империи и выражением желания, чтобы ее престиж господствовал над ходом событий...» И резюме: «Многим австрийцам война, к которой здесь готовятся с лихорадочной поспешностью, к несчастью, кажется желанным выходом из нестерпимых болезней Габсбургской монархии, и ходят слухи, что на пост начальника Генштаба намерены вернуть Конрада фон Хётцендорфа, главу "военной партии", что само по себе говорит о плохих перспективах».

В общем, август 1914-го мог начаться в декабре 1912-го, и, скорее всего, так и сталось бы в условиях, вполне подходящих Берлину, но страсти охладило вмешательство до самого последнего момента загадочно молчавшей Англии. В ответ на выступление херра Бетмана сэр Эдуард Грей — министр иностранных дел Великобритании — дал понять, что Лондон, «возможно, не останется нейтральным», если «Германия поступит неосмотрительно, вынудив Францию защищать себя и свои интересы».

Это заявление произвело на Вильгельма впечатление, сравнимое с заявлением Дэвида Ллойд-Джорджа по поводу «прыжка "Пантеры"» в Марокко за три года до того. Связываться с Англией кайзер, ни России, ни Франции не опасавшийся даже вместе взятых, боялся, и после того как его брат Генрих, срочно смотавшись на Остров, получил четкие разъяснения, тон Берлина — а значит, сразу после того, и Вены — стал намного мягче.

Оказалось, что оба Рейха, в принципе, убежденные борцы за мирное сосуществование, и даже Турции порекомендуют быть «разумно уступчивой», но только при условии, что Сербия выхода к Адриатике не получит ни при каком варианте. Эта сущая мелочь была, разумеется, твердо обещана, и 16 декабря «приличные люди», собравшись в Лондоне, приступили к спокойной, взаимно уважительной дискуссии. Даже к двум.

ТЕ ЖЕ И БРАНЗУЛЕТКА[73]

Начали без отлагательств, в «параллельном режиме»: воюющие стороны обсуждали свои дела на основе схемы, предложенной «великими силами», передавая проекты согласованных пунктов «старшим», а «старшие» — министры иностранных дел шести держав, обсудив, решали — «да» или «нет». В случае единогласия они посылали «статьи» на утверждение своим правительствам, а если возникали сложности, возвращали бумаги «младшим» на доработку.

С самого начала исполнили обещание, данное сэрами Рейхам и требовавшей того же Италии: постановили Сербию к морю не пускать, создав автономную Албанию в составе Порты под совместным контролем держав. На вопрос сербов (возражать не посмевших, ибо Россия всё разъяснила), с какой стати албанцы должны на шару получить то, что оплачено сербской кровью, мягко ответили, что так надо, а про компенсации пусть