Жестокая гвардия неба - Дмитрий Градинар

И они вернулись к созерцанию Апокалипсиса.

– А действительно, куда? – спросил сам себя Дуг.

Ответа не было.

Последний шанс. В сердцах и сознании экипажа космической станции сейчас звучали колокола надежды. Лучшие пономари, инстинкт самосохранения и страх перед неизвестностью, раскачивали незримую звонкую медь. Тревога, словно колокольное било, соприкасалась со сплавом надежды и недоверия.

За плотной завесой облачности, за всеми ветрами и атмосферными фронтами им обещали окно. Координаты. Время.

«Мир изменился…» – так начиналось сообщение, переданное неизвестной альпийской станцией.

Дальше шло описание климатических и атмосферных катастроф. Самое важное содержалось в конце сообщения. Те самые координаты и время. Особенно загадочно звучала фраза о том, что удержание посадочного окна на больший период представляется проблематичным, скорее всего, даже невозможным.

На момент получения сообщения никакого просвета в указанной зоне посадки не было и в помине. Атлантика от края до края находилась во власти ураганных ветров, колеса циклонов неслись во все стороны, атакуя прибрежные материковые зоны. Получалось, что-то или кто-то должен был удерживать совсем небольшой квадрат, обеспечивая безопасность посадки южнее полуострова Флорида.

– Это что, какая-то магия? Или секретные технологии? Они что, собираются разгонять облака? – изумился канадец. – Или ловить молнии, которыми сами же нас пугают?

– Да уж. Я тучи разведу руками… – загадочно сказал Камаев.

Космонавты узнали жуткие подробности попыток отправить на орбиту автоматические станции для их спасения. Ракетоноситель, запущенный с американского космодрома, был уничтожен на взлете восьмикратным попаданием электрических разрядов. Та же участь постигла русский «Протон». Китайский аппарат, на котором в спешном порядке была усилена защита от небесного электричества, постигла иная участь. Он был поврежден прямо на стартовом столе возникшим из ниоткуда ураганом, несущим град величиной с футбольный мяч. Причем никаких иных разрушений ураган нигде и никому не причинил.

Так людям сообщали, что отныне им не принадлежат ни небеса, ни космос.

– Вообще ерунда какая-то! – кипел канадец. – Как все могло произойти?

– Ни одного ужасного сюрприза, за исключением пустяка… Потом разберемся. Что случилось, то случилось, – высказался Камаев.

Он размышлял. В сообщении отсутствовали указания законсервировать МКС, в таком случае кто-то должен остаться. Но что произойдет с теми, кто отправится на Землю? Аппарат, спускаемый при помощи парашютной системы, сильно рисковал в условиях атмосферной неустойчивости. Посадочное окно – прямо над океаном. А что дальше?

В сообщении было сказано, что в районе приводнения в указанное время будет находиться морское судно. Здесь послание обрывалось, шла какая-то белиберда из знаков и компьютерных кодов, будто что-то засбоило в системе шифрования передачи. Но это была слишком малая часть текста. Самое главное им сообщили. Координаты. Время. Окно было обещано на послезавтра, и отсчет начался.

– Экипажу! – перекрывая голоса остальных, взял слово командир. – Начать подготовку к отправке на Землю. Кейн, Стинклер, провести тестирование систем и проверить внешнюю обшивку «Дракона». Боше, Тола, на вас скафандры и проверка систем жизнеобеспечения. Я с Миядзу и Вобаном займемся погрузкой опытных образцов с МКС. Придется попотеть, так что заканчивайте быстрее и присоединяйтесь к нам. Вы тоже можете оказать нам помощь, – обратился он к Сотере, – неквалифицированный королевский труд нужен везде.

– Благодарю за доверие, – улыбнулся турист, – а то я уже думал услышать пожелание не путаться под ногами у взрослых, сидеть в углу, сосать леденец.

– Никаких леденцов! За сутки до старта начинается вынужденная голодовка. Чтобы организм не был загружен пищей.

– Ладно, поголодаем денек, завтра уже будем обедать на Земле. Готов всех пригласить к себе в замок на торжественный прием, понятно, что не сразу, но после того, как…

– Не всех, – пряча глаза, сказал Кейн.

– То есть?

– При подъеме на орбиту в «Драконе» шесть посадочных мест. При спуске число космонавтов на борту челнока может быть увеличено до семи, это как крайняя мера. А нас восемь, – сжато разъяснил Миядзу.

– О-о-о! – вырвалось у Сотеры. После этого все посмотрели на Камаева, и тот кивнул, усмехнувшись как-то и грустно и весело одновременно, словно мальчишка, предвкушающий очень опасное, но интересное приключение.

– Капитан не вправе покинуть корабль, пока тот держится на плаву…

– И что? – не понимая до конца ситуацию, попытался найти выход Сотера. – Если можно втиснуть седьмого, неужели не найдется места еще для одного? Возьмем меньше груза. Или почему бы не отправиться на обоих кораблях? Есть же еще «Союз»!

– Оставим «Союз» на потом, – ответил Камаев. – МКС не может вечно находиться в неконтролируемом свободном полете. Переход в аварийный режим и консервация возможны только после множества процедур на Земле, в обоих Центрах управления, иначе мы можем навсегда потерять станцию. Я бы не хотел оказаться последним капитаном, из-за трусости которого Земля осталась без орбитального дома. Это целесообразность. Когда вы покинете станцию, запасов воды, кислорода и пищи мне хватит очень надолго. Теперь о связи. Раз пришло это послание, значит, передача сообщений все-таки возможна. Так что, находясь на Земле, поторопите тех, кто проектировал станцию, кто должен следить за ее движением, чтобы они составили инструкцию или приняли еще какие-то меры для ее сохранения. Надеюсь, раз возможны посадочные окна, все идет к лучшему. Полеты возобновятся, погода успокоится. Короче, чего гадать. Будем делать то, что мы в состоянии делать. А там поживем – увидим.

Не слишком-то взбодренные доводами Камаева, космонавты растекались по отсекам станции. Но они понимали его правоту.

В отсеке остался только японец, который молчал и чему-то загадочно улыбался.

– Хочешь что-то сказать?

Миядзу разглядывал Землю, появившуюся в иллюминаторе. Губы японца были сведены в узкую прямую линию, словно вычерченную с помощью линейки. Вот это выражение Камаев уже знал. Твердая решимость. Непреклонная воля. Лицо самурая, обнажившего ритуальный кинжал для жертвоприношения.

– Мой прадед воевал в авиации, – наконец-то произнес Миядзу. – У нас хранятся фотографии. Есть даже последняя, где он пьет саке перед последним вылетом в составе звена летчиков-камикадзе. Они выполнили долг до конца.

Камаев прикусил в раздумье губу, понимая, куда клонит японец.