Убить нельзя научить. Спартакиада для варваров - Ясмина Сапфир

Сквозь них прорвалось:

– Я… с ним… встречалась… Уже целую неделю! Мы почти жених и невеста… Почти муж и жена… А тут эта… я же сама их познакомила… Вот дура!

– Илленда точно дура! – отозвалась я. – Как не побоялась покуситься на твоего парня…

Царринда вновь подняла на меня пораженный взгляд. Но вместо очередного недовольного объяснения разразилась благодарностями:

– Слася. Спасибо. Я думала, ты это… Ну совсем. А ты ничего.

– Да ничего. Я тоже думала – ты совсем. А ты ничего, – ответила я в том же духе. Тем более что из абракадабры Царринды поняла только два слова: «Спасибо» и «Слася».

– Э-э… А не хочешь стать моей новой подругой? – с внезапной добротой предложила Царринда. – Я тебя одеваться и краситься научу. Ухаживать за собой, наконец. А то посмотри на себя! Не девушка, а чучело!

Я знала – королева потока мастер на убийственные комплименты. После них Царринду хотелось убить трижды, воскресить с помощью энергии жизни и повторить процедуру заново. Но истла не остановилась на достигнутом и обрушила на меня всю мощь собственной деликатности:

– Видишь, у тебя много прыщей, кожа очень бледная, жирная, все время блестит. Глаза глубоко посаженные, маленькие. И ноги слишком мускулистые. Так нельзя…

Я тоже подумала, что так нельзя, и начала понимать Илленду. В моем представлении сухощавая сальфийка с низким лбом и курносым носом тоже была далека от идеала. Даже от Царринды. Но это же не повод напоминать об этом каждую минуту! Перечислять все недостатки в лицо, не разбавляя хотя бы мизерными достоинствами. Например: «Боже, какие у тебя маленькие глаза, но зато какая большая варварская душа!» Вот это я понимаю – критика в разумных пределах. Или еще: «Какая у тебя несовершенная кожа, но зато какой совершенный удар с ноги в нос!» Тоже ведь ничего сложного. Но у Царринды талантов не хватало. Она продолжала объяснять, как плохо я выгляжу, еще минут пятнадцать. А потом подытожила:

– Это сложно, почти невозможно, но я постараюсь тебе помочь. В конце концов, на то и существуют настоящие подруги? Разве не так?

Я посмотрела в преисполненные дружеского азарта глаза Царринды, погладила ее по плечу и произнесла:

– Спасибо. Но я, пожалуй, воздержусь. Одна настоящая у меня уже была. Ты ее помнишь.

Царринда собиралась возражать, набрала полную грудь воздуха. Но я совершила то, за что отец никогда не простил бы свою «настоящую-мужчину-дочь», – сбежала. Не помню, как перемахнула через куст, как долетела до общежития и как запрыгнула в собственное окно. Помню только чай с ромашкой и мысль о том, что не создана для настоящей женской дружбы. Когда узнаешь про себя все самое «прекрасное», и добрая приятельница с тяжким вздохом клянется попробовать это исправить. Нет, пожалуй, лучше одной.

Вести из дома совсем не порадовали. Отец писал, что сестер похитили зеленые великаны-крипсы и заставили выносить своих детей. Узнали мы об этом уже намного позже. Бабушка держала все в тайне – отчаянно надеялась, что крепкие организмы мрагулок выдержат. Но они не сдюжили. Сестры сошли с ума, и теперь оставалась одна лишь надежда – победить зеленых великанов и довериться медикам Академии. Они туманно обещали помочь, но как именно – не сказали. Я привыкла рассчитывать на лучшее и просто готовилась к сражению с крипсами. Планировала на языке кулаков и боевой магии доходчиво объяснить гадам, насколько семья Вольк не в восторге от их подлых действий.

Но вот чего я совсем не учла, так это того, что в дни магнитных бурь одиночкам не так-то просто спастись.

В тот день о буйстве стихии нам сообщили по общевузовской сигнализации. Прочистив уши и убедившись, что нормально слышать начну нескоро, я влилась в бурный поток беженцев от летучей мебели.

Все здание Академии, а также предметы интерьера бронзировали. Так вузовское имущество защищали от нашей магии и остаточной энергии. Иначе – хана зданию. И всем, кто находился внутри в момент «ханы», – тоже. Увы. Каждое действие имело противодействие. Этому научила меня чуть позже настоящая подруга, о которой я уже не мечтала.

Так вот… Мы рванули на верхний этаж здания, заранее подготовленный к мебельному безумию. Все двери там открыли загодя и прижали увесистыми булыжниками. С потолков сняли все, что могло разбиться. Не только светильники, но и случайно вывешенные на провода грязные рубашки нашего преподавателя – сальфа Граммидьера Лаферта. Он не забывал разве что собственное имя и, конечно же, свой предмет, физику.

Разбуди Граммидьера посреди ночи, спроси, где его сумка, брюки, да хотя бы нижнее белье, – сальф только пожал бы плечами. Но уточни какой-нибудь мудреный закон динамики или той же кинематики – Лаферт отчеканил бы в ту же секунду. И привел десятки примеров, как проявляется этот закон в природе.

Поначалу все шло неплохо. Мебель прибывала поодиночке, пыталась атаковать ножками в голову, дверцами в лицо, будто стремилась дать нам пощечины за бронзирование. Углами целилась точно в глаза, словно мечтала избавить нас от зрелища собственного позора. Ну какой же уважающий себя шкаф килограмм под сто будет реять над полом и размахивать дверцами, словно птица?

Я отскочила к стене и уворачивалась от бронзированного града очень даже неплохо. Но затем… в двери хлынул бурный поток шкафов, стульев, столов и сейфов. Казалось, вся перекрестная мебель решила посетить нашу Академию и устроить тут дискотеку.

Некоторое время я еще спасалась от бронзированных истребителей. Но в один прекрасный момент отвлеклась на Царринду. Та едва не попалась между углами трех шкафов. Еще минута – и носить бы Царринде повязку на глазу, как Бурбурусс. Двое одногруппников бросились на помощь, но успеть не смогли бы. Я подскочила к стене, схватила на лету сейф и метнула в один из шкафов. Тот не особенно впечатлился силой моего удара. Хотя отец утверждал, что по метанию сейфов дал бы мне черный пояс. Сразу после того как я выбросила все его сейфы для заначек в окно.

В общем… Царринду я спасла, но самой пришлось туго. Стоило обернуться, как стало ясно – дело дрянь. Со всех сторон в меня летели бронзированные истребители. И сделать я уже ничего не успевала. Метнись вправо – получишь ножкой в глаз, дернись влево – в голову углом, попытайся подпрыгнуть – схлопочешь в живот дверцей. Мне ничего не оставалось, как замереть и молиться. Но в тот момент, когда я уже обдумывала, как поползу в медкорпус с переломанными ногами, прикидывала, из чего можно сделать костыли, чем остановить кровь и мозги из раскроенного черепа… мебель замерла в воздухе.

Новая преподавательница – молодая, красивая, но, на первый взгляд, слишком хлипкая для нашего варварского вуза – оказалась магнетиком. Ее дар спас мне жизнь, а появление в Академии – веру в дружбу.

Дальнейшее помню плохо. Наверное, потому, что Вархар Изилади, наш проректор, еще некоторое время тряс меня как куклу на шарнирах. Пытался втолковать, что не позволит больше рисковать жизнью и здоровьем «Оленьки». То есть Ольги Искандеровны, той самой новой преподши. Я слушала Вархара вполуха. Сказался шок в ожидании самого страшного и позорного для мрагула – необходимости искать костыли или ползти, поливая кровью с мозгами академические дорожки. Да и глубокое удивление от действий проректора ввергло в недолгое замешательство. Нет, я уже видела его в гневе и даже в радости. В обоих случаях преподы начинали метаться по Академии, усиленно делая вид, что работают не покладая рук, ног и мозгов. То есть вообще ничего не покладая. Кроме разве что булыжников, вырванных из стены в рабочем запале, да кусков мебели, совершенно случайно осевших на пальцы в процессе объяснения темы.