Поверженный демон Врубеля - Екатерина Лесина

И Надежду он любит.

Хотя и эта любовь ныне не спасала их семью. Устав от криков, скандалов, Надежда собралась уехать в Рязань, к родне, но Мишенька не позволил.

Нет, он больше не кричал, он умолял ее остаться, и сына оставить, клялся своим здоровьем, его здоровьем, что образумится.

Она поверила.

Так Мишенька оказался в клинике Савей-Могилевича. И это было началом конца.

Ольга Вильдермейер восстанавливала здоровье отнюдь не в муниципальной клинике, но в заведении частном, дорогом. Заведение это встретило незваных высокою бетонной стеной и пропускным пунктом, где мрачного вида охранник долго, дотошно выяснял о цели визита. И на Людмилу поглядывал с подозрением, будто предполагал, что именно от нее исходит основная угроза.

Потом он столь же долго созванивался.

Говорил с кем-то.

И допустил-таки на территорию.

За пропускным пунктом Стаса встретила девушка в розовой униформе.

– Здравствуйте, – сказала она так, что стало ясно, визит этот девушку нисколько не радовал. – Ольга Николаевна изъявила желание побеседовать с вами. Однако хочу предупредить, что ей нельзя волноваться. Если она станет проявлять беспокойство, мы попросим вас уйти…

Попросят?

Скорее уж выставят за ворота этого строгорежимного пансионата.

– Как давно Ольга Николаевна здесь находится?

Медсестра нахмурилась, но потом, верно, решила, что сведения эти к особо секретным не относятся.

– Четыре дня.

Четыре дня… и следовательно, она никак не могла напасть на Людмилу. И уж точно не имела отношения к смерти Настасьи… с другой стороны, если само это заведение является хорошо продуманным алиби…

Впрочем, увидев Ольгу Николаевну, Стас свое мнение переменил. Эта женщина и с кровати-то с трудом вставала, куда ей в убийцы…

Людмиле приходилось работать с самоубийцами.

И с теми, которые самоубийством грозились, порой устраивая представление с резаными венами или таблетками. У первых были мертвые глаза, точно человек сам по себе уже перешагнул черту. Они не шли на контакт. Разговаривали вяло, на вопросы отвечали так, будто сама необходимость поддерживать беседу мучительна для них. Вторые… вторые громко и суетливо повествовали о выдуманных горестях, спеша выплеснуть на человека ворох мелких обид.

Они не требовали сочувствия.

Они тянули это сочувствие, точно вампиры.

Эта женщина не походила ни на первых, ни на вторых. Она была красива, пожалуй, не той стандартной глянцевой красотой, от которой быстро устаешь, но было в ее лице что-то такое, притягивающее взгляд, даже сейчас, когда на лице этом, лишенном косметики, застыло выражение сонное, туповатое.

– Извините, – она и говорила тихо, шепотом почти. – Мне тяжело разговаривать…

– Что вам дают?

Эта сонливость имела явно медикаментозное происхождение.

– Не знаю… таблетки.

– Для чего?

– Чтобы мне стало лучше.

– И как? – Людмила взяла Ольгу за руку. Пульс ровный, пожалуй, слишком ровный.

– Не знаю. Спать хочется. Я просила… а они говорят, что так надо…

– Почему вы не уйдете?

– Что? – мысль эта была для Ольги явно нова. – Доктор мне говорит, что пока еще нельзя… у меня депрессия… но…

Она вскочила, заметалась по палате.

– Я хочу уйти… пожалуйста, заберите меня отсюда…

И бледные дрожащие пальцы вцепились в руку.

– Пожалуйста…

Слезы в глазах. Мука невыразимая смотреться в них, и Стас не выдержал, взгляд отвел. Ольга казалась безумной, но Людмила точно знала, что безумие это – большей частью медикаментозного происхождения.

Чем ее накачали?

Успокоительным? Если так, то явно было оно покрепче валерьянки и пустырника.

– Боюсь, мы вынуждены попросить вас удалиться, – девушка в розовом возникла словно из ниоткуда. Не девушка – женщина. Теперь видны стали и морщины, и некоторое странное беспокойство, которое разрушало маску профессионального равнодушия.

Взгляд бегающий.

Такой взгляд бывает у людей, которые совершенно точно знают, что виновны.

– Ольга Николаевна слишком возбуждена…

– Ольга Николаевна, если не ошибаюсь, получает вовсе не то лечение, которое требуется, – Людмила разжала бледную руку и пальцы погладила. Холодные. И тремор в наличии. Зрачки расширены. Дыхание частое, поверхностное. А пульс все одно ровный. – Что именно ей дают?

Ей и самой любопытно стало.

– Врачебные назначения…

…Не та тема, на которую будут беседовать с посторонним человеком.

– Мне интересно, – Людмила говорила жестко, медсестре смотрела в глаза. И вряд ли у нее получалось столь же профессионально, как у заведующего, но попытаться стоило. Жаль, что угрожать толком Людмила никогда не умела. – Чем руководствовался лечащий врач в своих назначениях. Не здравым смыслом определенно.

– Вы…

Женщина открыла рот.

И закрыла.

И в глазах появилась откровенная ненависть. А еще страх.

Вот это уже любопытно. Чего бояться? С точки зрения окружающих, Ольга явно не в ладах с собой, если пыталась покончить с жизнью. И лечить ее – нормально, в том числе от депрессии, которая и довела до самоубийства. Людмила почему-то не сомневалась, что в медкарте Ольги найдет и депрессию, и пару-тройку фобий, и еще что-то, в теории оправдывающее назначение психотропов.

– Ему ведь заплатили? Кто? – Людмила сделала глубокий вдох.

Нельзя срываться.

Обвинять открыто. У нее нет доказательств… самое паршивое, что в таких случаях никогда нет доказательств, только предположения. А душевные болезни – слишком тонкая сфера, чтобы говорить о них со всею определенностью.

– Убирайтесь немедленно! – голос медсестры сорвался на визг.

– Вместе с Ольгой Николаевной.

– Вы не имеете права…

– Это вы, если не ошибаюсь, не имеете права на подобное лечение. Как и на удержание пациента против его воли.

– Ольга Николаевна не отвечает за свои поступки! Вы же видите…

Стас наблюдал за медсестрой и за Людмилой, которая возвышалась над трясущейся женщиной. И от чего она тряслась?

От возмущения?

Или страха?

– В этом случае вы обязаны передать пациента заведению соответствующего профиля. Физическое состояние Ольги Николаевны стабильно, что до душевного, то это не ваша забота.