Эта горькая сладкая месть - Дарья Донцова

За столом их посадили с ЕкатеринойВиноградовой. Та годилась подружкам в матери, и особого контакта у них невозникло. Катюша приходила вовремя, быстро и аккуратно съедала свою порцию и,вежливо пожелав соседкам приятного аппетита, уходила в палату. Никакиедоверительные беседы они не вели. Ограничивались фразами типа “суп пересолен”или “передайте хлеб”. Девчонки остались довольны такой соседкой.

– Там столько противных старух лежало, –простодушно сообщила Аня, – они все время ругались и лаялись. А уж ели как!Стошнит поглядеть: чавкают, на стол капают, сморкаются в салфетки. Нам жепросто повезло – очень милая, воспитанная женщина, только пожилая! Ну о чем намразговаривать?

Я усмехнулась, вспомнив, как когда-тотринадцатилетний Аркадий всерьез уверял нас с Наташкой, что застрелится втридцать лет, чтобы не жить стариком.

Короче говоря, завтрак, обед и ужин протекалив полном согласии. Тем непонятней выглядела Катина истерика.

Аня хорошо запомнила подробности. В тот деньони с Таней, весело хихикая, обсуждали за обедом молоденького палатного врача.Потом Таня принялась пересказывать содержание прочтенного накануне любовногоромана, и подружки развеселились окончательно. В самый разгар приятной беседыих милая, молчаливая соседка вскочила вдруг на ноги и, опрокидывая тарелки сзапеканкой, закричала, как безумная:

– Хватит, довольно, все поняла, все знаю!Девочки перепугались. Таня побежала за врачом, а Аня попробовала успокоитьКатюшу. Куда там! Та мотала головой, захлебывалась слезами, потом приняласьсудорожно хохотать.

Истерику остановил только укол. Виноградовуувели в палату. Подружкам расхотелось есть, и они ушли к себе.

Ближе к вечеру к ним в комнату поскребласьКатюша. Соседка выглядела виноватой. Извинившись перед девушками, объяснила,что на фоне химиотерапии, наверное, временно помутилась умом. Девчонкивеликодушно заверили женщину, что все ерунда, с каждым бывает. Катя помяласьнемного и попросила посмотреть книжку, о которой шла речь в столовой.

– Как назывался роман, помните? –спросила я.

Аня потрясла головой:

– Я такую дрянь в руки не беру, этоТанька от них тащится. Хотите спрошу?

Она схватила трубку и узнала заглавие –“Страсть и деньги”. Таня никогда не выбрасывала купленные книги и готова быладать мне роман. Правда, ехать за ним пришлось в Орехово-Борисово.

Впустив меня в темный коридорчик, Костинажадно спросила:

– Чего случилось-то?

– Тайна следствия не подлежитразглашению, – ответила я гордо и вошла в скромно обставленную комнату. В глазасразу бросился шкаф, доверху набитый любовными романами. Похоже, девочкаскупает новинки сериями. Таня порылась на полке и вытащила книжку, на обложкекоторой черноусый офицер сжимал в страстных объятиях полуголую томнуюблондинку. Четыреста пятьдесят страниц!

Танин рассказ почти полностью совпадал с

Аниным. Катя ей тоже понравилась: тихая,спокойная, тактичная.

– Чем я ее напугала? – недоумеваладевушка.

– Почему напугала?

– Да она все трясла головой и кричала:“Знаю, страшная, страшная!..”

Поглядев на часы, я заторопилась назад, вКсюшину квартиру. Поломойки уже закончили уборку и отдыхали на блестевшейкухне. Поработали бабы на совесть. Кафель сиял, шкафы приобрели первозданныйрозовый цвет, из унитаза можно было пить. Получив оговоренную плату с чаевыми,довольные бабищи отправились восвояси.

Я открыла полку. Интересно, где у Ксюши кофе?Выпью чашечку перед уходом.

– Что вы здесь делаете, никак квартируобворовать хотите? – раздался за спиной злобный голос.

От неожиданности я выронила банку, коричневыегранулы разлетелись по отдраенному полу. От входа со шваброй наперевес шладовольно крупная тетка. Лицо вошедшей не обещало ничего хорошего. Она приняласьразмахивать палкой и кричать:

– Ты как сюда попала? Кто пустил?

– А вы кто? – бросилась я в атаку. – Васкто пустил?

– Еще и огрызаться! – возмутиласьженщина. – Сейчас милицию вызову, живо разберутся! У меня-то есть ключи отдочкиной квартиры!

– Так вы мама Ксюши! А меня послалаВиолетта Сергеевна Павловская, прибраться велела!

Родительница плюхнулась на стул и зарыдала вголос:

– Бедная, бедная моя дочурка, кровиночкамоя, ягодка сладкая!

Слезы потекли по щекам, женщина приняласьсудорожно всхлипывать и хвататься за сердце. Я спокойно наблюдаларазворачивающийся спектакль. Истерическая, психопатическая личность, из тех,что любят демонстрировать горе и страдания прилюдно. Соболезнования и утешения толькоусилят вопли. Если не обращать внимания, скоро остановится.

– За что? – продолжала биться в рыданияхневротичка. – За что погубили душу? Доченька, любимая, не вернуть тебя,никогда, никогда. У всех матерей детки выросли да радуют, мне – одни могилки!

– Ксюша жива и здорова, – попыталась явразумить бабу.

– Говорила ей, – завелась женщина надругую тему, – плюнь на него, найди другого. Так нет, твердила как оглашенная:люблю Игоря, люблю Игоря! И вот результат! Умирает во цвете лет. Нет, я это такне оставлю. В суд подам, пусть Павловским за все воздается – и за Лику, и заКсюшу. В церковь пойду, отпевание закажу, чтобы они сдохли!

Баба принялась колотиться лбом о пластиковуюстолешницу. Под равномерный стук я принялась заметать рассыпанный кофе. Тетка внезапнопрекратила биться и абсолютно спокойным голосом сказала:

– На бумажку собери да в банку ссыпь. Егоеще выпить можно. Пол-то вымыт, а “Пеле” – сто рублей банка.

Если ей охота пить грязный кофе, пожалуйста! Япослушно ссыпала коричневый порошок в жестянку и решила заварить себе чай,благо глаз на ткнулся на пакетики “Липтона”. Чайник начал свистеть, бабашмыгнула носом в последний раз.

– Налейте и мне кофейку, успокоитьсянадо! Глядя, как в чашке всплывают наверх мельчайшие соринки и крошки, ясказала:

– Не следует так расстраиваться. Ксюшавполне хорошо себя чувствует, скоро домой придет.

Женщина отхлебнула жидкость, насыпала четыреложки сахарного песка и агрессивно поинтересовалась:

– У самой-то дети есть?

– Двое.

– Неужели тогда не понимаешь? Доченькамоя, ласточка сизокрылая!

Истеричка снова принялась распускать сопли.