Почему тебя похитили - Дж. Т. Лоуренс

Через закрытые веки она ощущает движение и открывает глаза. Ее зрение размыто: живые фигуры Джеймса и Маутона все еще борются в беззвучном замедленном движении, белая фигура доктора наставила на них пистолет. Кеке на диване.

Она не видит Сета. Где Сет? Она чувствует, как бьется ее сердце, так что она знает, что все еще жива. Зрение обретает фокус. Она лежит на полу. Она снова пытается пошевелиться, а затем она видит его: своего брата с открытым ртом, побелевшей кожей, лежащего поверх нее.

― Сет? ― зовет она, но не слышит себя. ― Сет? ― но он не двигается, а затем она понимает, что тепло и давящий вес исходят от него. Понимает, что он прыгнул перед пулей, предназначенной для ее сердца, и поймал ее своим сердцем. Она возится под ним, использует свою здоровую руку, чтобы попытаться высвободиться из-под его тела. Ее слух начинает возвращаться, крик ребенка режет ей зрение. Она садится на корточки рядом с Сетом, пытается нащупать пульс, но тут слишком много шума и слишком много желтого адреналина, поющего в ее теле, приносящего онемение подушечкам ее пальцев. Она начинает осуществлять реанимационные действия, как учил ее Джеймс.

«1 и 2 и 3, ― проговаривает она про себя. ― 1 и 2 и 3».

Синие искры бегут вверх по ее раненой руке и доходят до ключицы, а затем простреливают вверх до челюсти. Она продолжает надавливания: волна за волной зазубренной Желтой Пыльцы, Красного Света Светофора и Зеленого Листа Свежего Шалфея. Ван дер Хивер держит свой пистолет наставленным на дерущихся Маутона и Джеймса.

― Прекратите! ― кричит Ван дер Хивер. ― Прекратите немедленно! ― но мужчины продолжают свою неуклюжую борьбу. ― Это работа всей моей жизни. Она не может закончиться сегодня!

Никто не удостаивает болтливого доктора вниманием.

― Эта лаборатория самоуничтожится, когда мое сердце перестанет биться. Вы это понимаете? Вы понимаете, что на кону?

Кирстен на мгновение поднимает голову, видит, что его лицо напряжено от боли, и ничего не испытывает к нему. Она возвращает свое внимание к Сету, только сейчас поняв, что на нем нет крови. Она засовывает палец в отверстие от пули и обнаруживает, что оно сухое. Кевларовая кожа. Пытается снова нащупать пульс и находит его. Холодный, но живой. Ребенок кричит и кричит на диване. Маутон, наконец, опрокидывает Джеймса на землю. Он перестает сопротивляться, когда упирается лбом в дуло пистолета Маутона.

― Я повторюсь, ― говорит доктор, делая успокоительный вдох, ― если я умру, мы все умрем. В каждой комнате заложена взрывчатка, которую расположили специально так, чтобы превратить это место в пыль. Мы не можем рисковать тем, чтобы здесь обнаружили улики. В моем сердце находится единственный в своем роде кардиостимулятор: если оно перестанет биться, кардиостимулятор пошлет сигнал в бомбу, и она сдетонирует.

От этого в комнате кажется все успокаиваются. Кирстен подползает к ребенку, забирает его, пытается успокоить. Засовывает, вытертую об штаны, костяшку пальца, ему в рот, чтобы он сосал ее вместо пустышки. Ван дер Хивер прослеживает ее путь пистолетом в руке. Джеймс встает и пытается подойти к ней, но Маутон качает пистолетом и говорит:

― А-а, ― делая ему жест оставаться на месте.

― Ты сказал, что не причинишь ей вреда, если я приведу ее! Мне пришлось тебе поверить. Я прошу тебя, как человек, которого ты вырастил, как сына…

― Ты никогда не был моим сыном, ― говорит доктор, отдавая Маутону сигнал пристрелить их обоих. Маутон наводит пистолет на Джеймса, и Кирстен кричит: ― Нет!

Прежде чем Маутон нажмет на курок, Кеке нажимает кнопку на волшебной палочке, которую Кирстен засунула ей в руку, и попадает лазером ему в спину. Он вскрикивает, когда его тело дергается в конвульсиях, и выпускает несколько пуль в потолок, а затем в стену.

Она стреляет в него снова, сшибая его с ног, и он теряет сознание. Доктор стреляет в Кирстен, но она ныряет вниз, и пуля приземляется в золоченую раму картины маслом. Кеке направляет помаду на Ван дер Хивера. Как раз тогда, когда Джеймс забирает пистолет из руки Маутона и направляет его на доктора. Его так называемый отец поворачивает свой пистолет на него.

― Если я умру, ― говорит он снова, ― мы все умрем.

Кеке колеблется, вероятно, из-за неуверенности в том, как тазер подействует на кардиостимулятор-детонатор. Кирстен вскрикивает, когда доктор стреляет Джеймсу в плечо. Джеймс сжимает зубы и нажимает на курок, дважды, Кирстен видит два темных отверстия в белом халате доктора. Из-за силы выстрела он делает несколько шагов назад и смотрит на Джеймса в потрясении.

― Ты никогда не был моим отцом, ― говорит Джеймс.

Каким-то образом, доктору хватает сил нажать на курок, и он снова стреляет в Джеймса, в этот раз в грудь, в результате чего его тело падает на спину и оседает под странным углом. Теперь, борясь за то, чтобы оставаться на ногах, Ван дер Хивер целится в Кирстен и ребенка, но Кеке быстро приходит в движение и стреляет в него из лазера, прежде чем он нажмет на огонь, и мужчина падает на колени, а затем вперед. Кирстен садится на корточки рядом с Джеймсом.

― Это была не твоя вина, ― говорит она, надавливая на его рану. ― Это была не твоя вина. Тебе было всего четыре года.

Лицо Джеймса меняется.

― Тебе было четыре!

Ее руки, скользкие от крови, соскальзывают с его торса.

― Держись, ― говорит она, вновь возвращая их на место. ― Просто держись, ― просит она.

Она разрывает его рубашку спереди и сзади, хватает его медицинскую сумку, распахивает ее и опустошает содержимое на пол рядом с ней. Она находит пластырь, отрывает его зубами и наклеивает на входные отверстия. Она знает, что это не поможет.

― Котенок, твоя «Черная Дыра»… ― говорит он, ― эта холодная… пустота…

― Не разговаривай, ― говорит Кирстен.

― Ты всегда была в этом противоположностью меня.

― Ш-ш-ш…

― Что бы ни было противоположностью «Черной Дыры». «Белая Дыра»?

― Да, «Белая Дыра», ― шепчет Кирстен, в ее горле стоит ком.

«Белая Дыра»: противоположность пустоте. Противоположность ничему.

Возможность сбежать.

Кирстен понимает, что они сидят в луже красного. Видит, что он угасает. Джеймс кладет свою руку на ее, другую на ребенка.

― Ты всегда была этим. Ты была всем, ― говорит он, и свет