Попаданка. Колхоз – дело добровольное - Алёна Цветкова

крайним дубом, и пошла к берегу. По камушкам дошла до самой кромки, скинула грязную одежду и принялась распутывать волосы, сидя на огромном валуне, наполовину утопленном в воде.

Вечернее, предзакатное солнце приятно грело спину. Я наслаждалась покоем, неспешно приводя себя в порядок. На волосы у меня ушло часа два времени, не меньше. Поэтому когда искупавшись в зябко-прохладной воде и простирнув изодранные джинсы и футболку, я вернулась к дубу, уже вечерело. Еще немного и станет совсем темно. Придется ночевать здесь. Хорошо, что ночи в Гвенаре теплые, а у меня с собой пуховик, не замерзну.

Пришлось идти за дровами и разводить костер. Повезло, я научилась топить печку, а то бы никогда не смогла разжечь огонь в лесу. Я же не охотник или не лесник какой-нибудь. Набрала столько дров, чтобы хватило на всю ночь. И чуточку больше. Благо сухих веток в округе валялось довольно много.

Перекусила хлебом с сыром и молоком, присев на попону рядом с негодяем. Лошадь тоже хрумкала травой, горестно вздыхая. Ее, наверное, надо было распрячь, но я не знала, как это делать.

Неспешные хлопоты успокаивали, и давали ощущение, что все хорошо. Спокойно. Хотя на самом деле мне было страшно. Я же никогда не ночевала в лесу. И, вообще, где я? И как очутилась так далеко от дома?

Когда ночь окончательно опустилась на полянку возле озера, а я дремала под едва слышное потрескивание костра, сидя на корточках и уткнувшись в колени, очнулся господин Орбрен.

– Малла, – позвал он меня, а когда я наклонилась над ним, спросил, – что ты опять наделала?

– Я не знаю, – пожала я плечами и подбросила дров в огонь. Даже злиться на негодяя не было сил, – мне было страшно.

Пламя вспыхнула освещая небольшой круг, отчего тьма за пределами света стала еще более темной.

– Мне кто-то угрожал. И я бежала куда-то. Туда, где безопасно. Но не успевала, и это страшное стало совсем близко. Тогда я что-то сделала… сама не знаю что. И уничтожила угрозу.

– Как ты это сделала? – он попытался встать, но у него не получилось, и он снова упал на попону, – и кто ты, Малла?

Я снова пожала плечами и честно ответила:

– Я Малла Вильдо из Хадоа, мой муж работал на Гвенар. Погиб три с половиной месяца назад. Меня вывезли и назначили пенсию. О делах мужа ничего не знаю, в Гвенаре никогда не была.

– Ты не из Хадоа, – покачал он головой.

– С чего вы взяли? – спросила я, чтобы разговор продолжался. Молчать страшно, потому что тогда становились слышны жуткие звуки из леса.

– С чего? – господин Орбрен, рыкнув от напряжения, все же смог сесть, а я услышала, как его желудок пропел, выдавая желание поесть, – Ты ничего не знаешь об их традициях. Я положил на твое крыльцо самый лучший мех, который могу себе позволить. А ты подарила его Салине. Хотя любая девушка из Хадоа сразу бы поняла, что я имел в виду.

– Что?! – я как раз вытаскивала из рюкзака половину краюхи хлеба, сыр и молоко, которые оставила для господина Орбрена, – так это были вы?! Но зачем?

– Я проверял тебя. Если в Хадоа свободной женщине кладут шкуру, то она ее либо забирает в дом, либо оставляет лежать на крыльце. А ты отдала подруге.

– Может быть я нарочно это сделала? Чтобы ввести вас в заблуждение?

– Нет, – господин Орбрен мгновенно проглотил небольшой бутерброд и запил молоком. А я еле сдержалась, чтобы не дать ему еще и огурец… из мести. – Я тогда следил за твоей реакцией. И не сомневаюсь, ты не знаешь, что значит этот обычай.

– Знаю, – из вредности мне не хотелось соглашаться, – взяла – значит замуж готова выйти, не взяла – значит нет, – пришло на помощь воображение.

Господин Орбрен замер, а потом расхохотался, пугая окрестную живность.

– Нет, Малла, все гораздо неприличнее, – хмыкнул он.

Я зашипела и отвернулась. Вот ведь негодяй!

Мы замолчали. Мне говорить не хотелось. Было обидно, разве я давала повод думать о себе так?

Чего молчал господин Орбрен мне было не интересно. И чем он там шебуршал, роясь в переметных сумках, тоже было не интересно. И как заставил лошадь лечь, чтобы ему не нужно было вставать… и, вообще, мне всё было не интересно, что касалось этого негодяйского господина Орбрена.

– Арр! – подал он голос, порывшись в сумках, – Малла, у тебя амулет его светлости цел?

Я машинально схватилась за то место, где раньше висел амулет герцога. Но его не было. Его не было еще тогда, когда я купалась в озере.

– Нет, – ответила я и спохватилась, – а откуда вы знаете, что он у меня был? Вы что залезли мне под рубашку?! – ужаснулась я.

– Да, – спокойно ответил негодяй, возвращая в сумки вещи.

Меня аж подбросило от негодования.

– Вы… вы… -вы… – задохнулась я от возмущения, – как вы могли?!

– Не переживай, – фыркнул он, – кроме амулета там у тебя нет ничего интересного.

Я как раз ворошила угли в костре. Палкой. И так мне захотелось огреть этой палкой господина Орбрена по голове… как же было хорошо, когда он был без сознания.

– Мой амулет тоже рассыпался, – сокрушенно произнес Орбрен, – и запасной я не взял. Значит нас скоро найдут…

–Кто? – испугалась я. Теперь мне снова стало страшно.

– Его светлость, – довольно хмыкнул господин Орбрен, – уж одновременная пропажа двух амулетов не даст ему спать спокойно. Когда я услышал тебя было примерно три части пополудни. Ну, пусть часть ты куролесила, выпив меня без остатка. Тогда амулеты, скорее всего и спалила. Сейчас стемнело, значит части через три – полночь. Вот к полуночи он и явится. От кого спасалась-то?

Господин Орбрен так резко перевел разговор, что я даже не сразу поняла о чем он спрашивает.

– Я же говорила, что не знаю. От чего-то.

– А меня зачем выпила? – Кажется он чувствовал себя намного лучше, потому что завозился, усаживаясь поудобнее.

– Не знаю, – соврала я, не желая рассказывать, что использовала его Жар вместо Жара малыша. Вдруг получится скрыть беременность. Незачем ему знать, что у меня будет ребенок. – Я сама не понимала, что делала.

– А сын-то цел? – как бы между прочим задал он вопрос.

– Что? – вздрогнула я снова, спине резко стало холодно, как будто бы мне за шиворот сунули горсть снега, – не понимаю о чем вы…

– Малла, – господин Орбрен разлегся на попоне, положив руку под голову, и смотрел в небо с чужими звездами, – я знаю, что в тебе невероятно сильна Древняя Кровь, что