Ветер и море - Марша Кэнхем

Кортни прикусила нижнюю губку и вдруг поняла, что смотрит на свое отражение в зеркале, прикрепленном к внутренней стороне крышки сундука.

Как он это сказал? «...Вы одеваетесь в мужскую одежду и носите мужскую стрижку... недокормленный, невоспитанный пиратский мальчишка...»

Она снова налила в кубок вино и с жадностью выпила его. Зеркало продолжало притягивать ее взгляд, и она, отставив в сторону кубок, внимательно всмотрелась в зеркало сундука, чтобы оценить свой вид. Рука потянулась к голове и развязала обрывок бечевки, которым были стянуты в хвост ее волосы. Золотисто-каштановые завитки тотчас же разлетелись во все стороны и смешались с теми, которые уже выбились раньше, и Кортни не смогла сдержать тяжелого вздоха. На один короткий миг ей захотелось иметь густые блестящие волосы до талии, рассыпающиеся по плечам во всей своей красе – как у Миранды. Почему-то у Кортни волосы всегда выглядели неприлично неряшливыми/как будто она только что встала с постели и сейчас снова ляжет спать. Хмуро глядя на свое отражение, Кортни расчесала пальцами взъерошенные завитушки.

«Ты выглядишь на десять лет моложе...»

Твердо решив улучшить свою внешность, Кортни извлекла из сундука щетку с серебряной ручкой и принялась яростно расчесывать волосы. После многочисленных экспериментов с набором шпилек и лент, которые она нашла в шкатулке с косметикой, ей наконец удалось собрать вместе большинство завитков и соорудить пышную корону на макушке. Результат оказался весьма впечатляющим, и она, слегка отклонившись назад, откровенно восхищалась своим видом и, поворачивая голову так и этак, любовалась изящным изгибом шеи и небольшими красивыми мочками ушей.

– Невоспитанная и недокормленная – несомненно, – пробормотала Кортни и потянулась к графину с вином.

Подготовившись к следующему шагу, она принялась перебирать тонкое мягкое нижнее белье – или то, что, по ее мнению, было нижним бельем. Ей попались трусы, их она знала, и странная небольшая принадлежность туалета, похожая на пояс с длинными полосками, которая, как она подозревала, использовалась для того, чтобы поддерживать шелковые чулки. Кортни достала длинную прозрачную сорочку из светлого шелка с двумя тонкими бретельками из ленточек кремового цвета и после бесплодных поисков чего-нибудь, напоминающего корсет или грацию, поняла, что сорочка – это все, что будет между ее кожей и платьем.

Платье из тонкого белого муслина было с высокой талией и опасно низко вырезанным декольте. А над зеленой атласной лентой, которая отделяла юбку от лифа, оставалось не больше двух-трех дюймов ткани. Но что еще хуже, как обнаружила Кортни, надев платье, лиф был скроен так, что приподнимал ее грудь, одновременно придавая ей смущающую пышность. Она тянула и расправляла муслин, но ей никак не удавалось подтянуть его вверх, чтобы хоть немного прикрыть оголенное тело.

Снова яростно прикусив губу, Кортни осмелилась сделать шаг вперед к высокому зеркалу, чтобы оценить конечный результат. Первой ее реакцией было изумление. Она открыла рот и подняла руки, чтобы прикрыть свою наготу, затем медленно опустила руки и встретила взгляд дерзких, искрящихся изумрудных глаз, смотревших на нее из зеркала, и разглядела бледно-розовый румянец на обожженном солнцем лице и в довершение ко всему – робкую, дрожащую улыбку, которая постепенно становилась все увереннее.

Перед ней было лицо из медальона – лицо красивой молодой женщины, которая не была ни худой, ни неуклюжей и совсем не походила на мальчишку. Она была хрупкой и изящной и полностью соответствовала стилю и покрою платья. Небольшое изменение – Кортни слегка спустила пышно присборенные рукава, чтобы прикрыть рану на верхней части руки, – и гладкие кремовые плечи оголились еще больше, лиф натянулся, и грудь стала еще сильнее притягивать взгляд – не вульгарно или бесстыдно, а так, что Кортни гордо вскинула голову и уверенно улыбнулась как истинная французская аристократка.

В первый раз она не стала пытаться подавить нахлынувшие воспоминания – воспоминания о ярко освещенных бальных залах, о высоких белых париках и шелестящих парчовых вечерних платьях. Давно забытая мелодия менуэта неясно зазвучала в голове, и Кортни закрыла глаза, чтобы лучше видеть кружащиеся пары, которые раскланивались и расходились под музыку. Она была над ними и смотрела через перила балкона; ее детские глаза были широко раскрыты и ослеплены разноцветной радугой, огнями тысячи свечей, отражавшимися в хрустальных подвесках подсвечников. Она услышала смех и звон бокалов с шампанским, увидела свою мать, такую прекрасную, такую элегантную, окруженную морем красивых улыбающихся лиц. Подняв голову вверх, мать искала огромные изумрудные глаза, с жадностью смотревшие на нее, улыбалась и прикладывала к губам тонкие белые пальцы тайным, полным любви жестом. «Когда-нибудь, – казалось, говорила она, – когда-нибудь ты тоже все об этом узнаешь».

Звук шагов в коридоре вернул Кортни в настоящее, и она открыла глаза. Ее взгляд метнулся к верхнему углу зеркала, к лицу, появившемуся над ее плечом, и к паре дымчато-серых глаз, которые с изумлением встретили ее взгляд.

Кортни повернулась и оказалась лицом к лицу с Адрианом Баллантайном. Ни один из них не сдвинулся с места и не заговорил, и только в его глазах отразилось глубочайшее удивление, когда он увидел ее платье, ее прическу и полумесяцами выглядывающую из лифа грудь.

– Ч-что вы здесь делаете? – наконец удалось выговорить ей. – Как вам удалось пройти мимо охраны?

– Я не проходил, – тихо ответил он. – Меня проводили сюда под дулом мушкета.

Заглянув за его широкое плечо, Кортни увидела стоявшего на пороге открытой двери Гарри Питта, корабельного эконома. Это был невысокий лысеющий мужчина с пергаментной кожей и улыбкой, наводившей на мысль об отбеленном черепе; его глаза чуть не вылезли из складок, напоминавших кожу на лапах ворона, пока он водил взглядом вверх и вниз, вглядываясь в встревоженное лицо Кортни. В свете свечи, стоявшей позади нее, ее белое платье казалось легкой дымкой, и эта дымка вызывающе обволакивала все выпуклости ее тела, слегка намечая тонкую талию. Волосы Кортни поглощали золотистый свет, и его блики, падая на щеки и шею, создавали мягкую светящуюся ауру вокруг ее лица.

Мужчины молча смотрели на нее, и Кортни с трудом поборола желание спрятаться от их взглядов.

– Зачем вы привели сюда заключенного? – резко спросила она.

– А-а? Вы же сами приказали, разве нет?

– Конечно, нет.

– Ну-у, – взгляд Питта блуждал по темной впадине между ее грудей, – мне сказали, что вы хотите, чтобы эту собаку привели к вам в каюту и чтобы он занялся грязной работой. Если у вас нет для него работы, я отведу его обратно к остальным.

Кортни взглянула на Баллантайна. Интуиция подсказывала ей, что нужно отправить его обратно. Она намеренно весь день не посылала за ним, главным образом потому, что старалась не допустить возникновения бурных эмоций, которые уже опять начинали оказывать воздействие на ее кровь. Но ей необходимо было выяснить, правда ли он ее слабость и будет ли снова так странно действовать на нее. Она обязательно должна избавиться от наваждения – должна победить его.