Королевский генерал - Дафна дю Морье

– У меня не осталось ничего ценного, – сказал он. – Ты сама видела, как тут все крушили год назад. – А затем, слегка улыбнувшись и понизив голос, добавил: – Даже в потайной комнате и подземном проходе теперь нет ничего, кроме крыс и паутины.

Я вздрогнула, вспомнив обо всем, что мне пришлось вынести, когда там прятался Дик, но у меня стало легче на сердце, когда, повернувшись, я увидела, как Питер Кортни играет в чехарду со своими детьми; их веселый смех перекрывал печальные, жалобные звуки арфы. Вошли слуги, чтобы закрыть ставни; на какое-то время мой зять задержался у окна, глядя на свинцовое небо, а вместе с ним и мы смотрели, как падают первые бледные снежные хлопья.

– Чайки улетают вглубь суши, – произнес он. – Зима будет суровой.

Было что-то зловещее в его, в общем-то, совсем безобидных словах, что прозвучали как предвестие несчастья. Мой зять еще не кончил говорить, как поднялся ветер: он завыл в каминах и закружил над садом кричащих чаек, столь редко покидавших свои гнезда в скалах, а вместе с ними носились и рассеивались в воздухе стаи перелетных птиц, прилетевших с севера в поисках пристанища.

На следующее утро мы проснулись в необычно спокойном белом мире, солнца на небе не было, собирались снежные облака, и лишь прозрачный призывный звон колоколов церкви в Тайуордрете нарушал безмолвие этого мира.

Я подумала о Ричарде, о том, как он сидит один со своим штабом в Веррингтоне, и испугалась, что из-за перемены погоды и сугробов, которые на Бодминских болотах достигают десяти футов, он теперь уже ни за что не сдержит своего обещания.

Но он приехал в полдень 9 января, когда на одни сутки оттепель превратила ледяную снежную корку в слякоть и лишь отважный всадник мог рискнуть проехать по дороге, что вела от Лонстона к Бодмину. Он привез с собой Джона Гренвила и младшего брата Джека – Банни, ровесника Дика, подростка с задиристым волевым подбородком и озорными глазами. Проведя Рождество со своим дядей, он теперь больше не расставался с ним и клялся, что уже не вернется в Стоу к матери и учителю, а присоединится к армии и будет убивать мятежников. Когда я увидела, как Ричард ласково треплет его за ухо, смеется и шутит с ним, у меня сжалось сердце от обиды за Дика, такого одинокого за морем в Нормандии. Его никто не любил, разве что этот зануда Герберт Ашли, и я подумала, неужели так будет всегда, и Ричард, такой заботливый и добрый с другими мальчиками – чем и завоевывал их преданность, – останется чужим для собственного сына.

Мой зять, хорошо знавший Бевила, встретил его сыновей как гостей, и после первого мимолетного замешательства – ведь этот приезд явился неожиданностью – он учтиво поздоровался и с Ричардом. По-моему, Ричард выглядел теперь получше – суровая зима пошла ему на пользу, – и спустя пять минут только его голос и был слышен в галерее; в его присутствии семейство Рашли как бы онемело, и мое чутье подсказывало мне, что его приезд положил конец их праздничному настроению. Питер Кортни – главный затейник – на мгновение как бы лишился дара речи, и я заметила, как он, нахмурившись, подал знак Элис, чтобы та отчитала их старшую девочку, которая безо всякой боязни вертелась возле Ричарда и тянула его за пояс.

Из-за генерала никто из них уже не вел себя непринужденно, и, взглянув на свою сестру Мэри, я увидела у нее на лице хорошо мне знакомое выражение неодобрения: она думала о своей кладовой, о том, что ей выставить на стол, и еще, мне кажется, она ломала голову, какую комнату ему выделить, поскольку все мы ютились в одном-единственном обитаемом крыле.

– Вы, наверное, вернетесь в Труро? – спросила она у него, полагая, что он уедет утром.

– Нет, – ответил он. – Я подумал, что, пока стоят морозы, я мог бы недельку пожить у вас в Менебилли и пострелять не в мятежников, а в уток.

Я заметила, как Мэри метнула испуганный взгляд на Джонатана, и тут наступило молчание, которое ничуть не смутило Ричарда, – привыкший слушать лишь самого себя, он продолжал увлеченно ругать раздражавшую его медлительность корнуолльцев.

– На северном побережье, где родились и выросли эти ребята, да и я сам, ответ дается тут же, как это и должно быть. Но южнее Бодмина герцогство распадается на отдельные части, а люди уподобляются улиткам.

То, что Рашли родились на юго-востоке Корнуолла, его ничуть не беспокоило.

– Я бы никогда не смог, – продолжал он, – долго находиться в Киллигарте. Дайте парню из Полперро или Лу приказ в Рождество, и, если вам повезет, он будет исполнен к середине лета.

Джонатан Рашли, у которого имелись поместья в обоих указанных местах, упорно смотрел прямо перед собой.

– Но стоит вам только свистнуть вечером парню, который родом из Страттона, Морвенстоу или Бьюда, и к утру он будет у вас. Скажу вам со всей откровенностью: будь в моей армии одни только парни с Атлантического побережья, я бы уже завтра совершенно хладнокровно встретился лицом к лицу с Фэрфаксом. Но ведь крысы из Труро и прочих мест развернутся и побегут при одном только виде стали.

– Думаю, вы недооцениваете своих и моих земляков, – спокойно сказал Джонатан.

– Отнюдь. Просто я их слишком хорошо знаю.

Я прикинула, что, если всю неделю разговор будет вестись в таком же напряженном тоне, в Менебилли сложится непростая обстановка. Но Джек Гренвил с тактом, выработавшимся у него за длительную практику, хлопнул дядю по плечу.

– Взгляните, сэр. Вон ваши утки. – Он указал рукой на небо над садом, которое было по-прежнему серым и тяжелым от невыпавшего снега, и мы увидели летевшего в сторону Гриббена чирка.

Ричард немедленно превратился в мальчишку: он смеялся, шутил, хлопал по плечам своего племянника, – и спустя мгновение его новое настроение передалось нашим мужчинам, и вот уже Джон, Питер и даже мой зять зашагали к берегу. Ну а мы, женщины, закутались в плащи и вышли на дорогу на насыпи, чтобы понаблюдать за этой забавой, и, когда Ричард с большим соколом Питера на рукавице обернулся и взглянул на меня, мне почудилось, что время повернулось вспять. Мальчики, громко крича и окликая друг друга, побежали через заросли чертополоха к длинному лугу в Придмутской долине, где раздавался лай собак.

На полях еще лежал снег, и коровы жадно выискивали корм. Стаи осмелевших чибисов с криками кружили у нас над головой. На миг в белом небе из-за туч выглянуло солнце и засияло нам, и весь мир вокруг засверкал.

«Это небольшая пауза, на одну-две секунды, – подумала я. – Я со своим Ричардом, Элис со своим Питером, Джоан со своим Джоном. Сегодня ничто не может нас потревожить. Войны нет. И враг не стоит в Девоне, ожидая приказа, чтобы двинуться на нас».

Я мысленно вернулась в прошлое, и события 1644 года показались мне всего лишь ужасным сном, который никогда не повторится. Но, посмотрев на долину и дальний холм, я увидела дорогу, что, извиваясь среди полей Трегарса и Калвер-Клоуза, спускалась к песчаному берегу Придмута, и вспомнила солдат, которые появились тут на горизонте в тот роковой августовский день. Наверняка Ричард все-таки заблуждался. Не может быть, чтобы они пришли снова. Из долины донесся крик, с болот поднялись утки, над которыми кружили соколы, и внезапно меня безо всякой причины охватила дрожь. Затем солнце сделалось бесцветным, по морю пробежала рябь, а над Гриббенским холмом прошла большая туча. Что-то холодное и влажное мягко упало мне на щеку. Это снова пошел снег.