Вдали от дома - Питер Кэри

Лом открыл кувшин с бензином.

– Понюхай, – сказал он.

– Помоги нам, Билл, – сказал Батарея, выражение его лица стало мягким и вдумчивым. – Мы поможем тебе. Так будет лучше для тебя.

– Мы показать тебе страну, Билли. Мы все еще охотиться.

Я заметил, что им потребуется больше бензина, чем есть в кувшинах.

– Ты дать денег, – сказал Лом мягко, – мы найти тебе много бензина.

Какую бы сделку я ни заключил, она представлялась очень скользкой. Я дал им восемнадцать фунтов – все, что у меня было. Затем, когда мы все пожали друг другу руки, я потушил лампы, чтобы заговорщики могли уйти в темноте. Я сел на веранде, слушал обычную ночь в Куомби-Даунз, разноголосицу лагеря, настойчивый гул педального радио Картера. Собаки лаяли. Сова кричала. Я заметил еще одну черную фигуру у ворот.

Это была Элис, которая вернулась сообщить мне, что Том Тейлор был очень плохим человеком. Плохим для всех. Для христиан и для стариков. Его Закон плох. Он чокнутый.

Затем она встала на колени, и я понял, что должен встать рядом. Отец наш, сказала она, который на небесах.

Снова оставшись один, я зажег керосинку и обнаружил оставленный на полу сахарный мешок, который пунка-валла принес с собой. Видев, как осторожен он с ним, я знал, что это не по забывчивости. Он хотел, чтобы я нашел содержимое: внушительный кошель из коры, украшенный белым орнаментом и подвязанный определенно человечьими волосами. Внутри я обнаружил книгу, не христианскую библию, но что-то тоньше: распухшая, кровоточащая, поврежденная водой, это, как я наконец понял, продравшись сквозь искусный рисунок из чернил и охры, была «Океания», № 43, за октябрь 1952 года. Там с помощью охряных указателей мое внимание быстро привлекла статья «Нативистские движения в Западном Кимберли» Артура Кристиана Калча, ученый труд, часто упоминавший некоего «Портняжку Тома». Я был по меньшей мере заинтригован.

Антропологи могут скептически относиться к культам или отрицать саму их возможность, но мне не верится, что это единственный случай, когда предмет антропологического исследования увидел опубликованную статью о себе, или что адресат «Океании» № 43, как любой человек, живущий своей обычной жизнью, не был поражен, что его упомянули в печати.

«Портняжка Том» явно был Томом Тейлором, или пунка-валла. В статье утверждалось, что он определенно обладал «новым Законом», и этот факт, по мнению автора и к его восхищению, окончательно доказывал, что австралийские аборигены не отличались от других народов, пострадавших от колониального гнета. «Немногие общества под иностранным давлением молчаливо принимают такое положение дел. Возражения проявляются в общем антиколониальном настрое, в конкретных освободительных движениях».

Статья в «Океании» рассказывала, как отдельные выжившие в Западном Кимберли совершили налет и украли христианскую библию, завладели Ноевым Ковчегом и превратили его в инструмент сопротивления против белых угнетателей. Не знаю, можно ли это назвать культом, Законом или религией, но об этом определенно сохранились записи.

Призраки предков, как я узнал из «Океании», появились перед Портняжкой Томом и дали ему ковчег. Его не было ни на одной из карт белых, но говорилось, что он находится где-то поблизости от старых торговых путей за Мардоваррой. На нем хранилось золото, драгоценности и кристаллы. Бывший портной при миссии объявил себя хозяином Закона Ковчега, возвещавшего, что великий ливень затопит его страну, что это будет дождь из Святой Воды, которая сделает кожу черных белой. Черные будут готовы к наводнению и взберутся в ковчег, а все картия утонут. Ковчег был не выдуманным. Он отсылал к священным доскам[129]. Это был настоящий ковчег, у него было свое место, которое хранилось в тайне, и тайна была такой суровой, что? если бы вы увидели его случайно, вас следовало убить.

Поскольку пунка-валла не был популярной личностью в лагере, я сомневался, что у него много последователей. И все же он обладал определенной злой властью, а потому я был не рад оказаться в центре его внимания.

У доктора Батареи больной глаз, но другой-то здоров, и его уважали за меткость: он всегда возвращался в лагерь с добычей для тех, чей тотем запрещал есть кенгуру. Ему лишь нужна была машина, чтобы ездить стрелять в лес. Он мог водить сам, как он часто говорил, и поэтому я хранил бегунок в кармане, чтобы моя драгоценная «бригантина» всегда была мне подконтрольна.

Лом тоже охотился, но, что важнее, он был отцом четырех девочек, а потому у него были свои виды на мою машину. Другой учитель – мой бедный предшественник – возил мальчиков и девочек к Пятнадцатой миле, где всегда, даже в засуху, бил источник, в котором можно было купаться. Поскольку погода стояла невыносимо жаркая, я проехал по следам его «фольксвагена» к воде, и вы никогда не угадаете, сколько учеников влезло в этот «пежо»: пятнадцать внутри плюс еще на крыше. В эти счастливые деньки я поражался, во что превратилась моя жизнь: быстрее, быстрее, дядя Редекс – их босые ноги свисали там, где раньше было ветровое стекло, и по бокам.

Пока я жил в Куомби-Даунз, мне было не избежать этой обязанности. Картер выделял нам бензин, и порой это был подарок, а порой он добавлял его к моему магазинному счету, но никогда не давал больше четырех-пяти галлонов – этого не хватило бы, чтобы украсть машину и сбежать. В результате нам вечно не хватало, а осадки засасывало из бака в карбюратор за мили до дома, и на следующей неделе приходилось заниматься возвращением машины к жизни, переноской доктора Батареи, и бензина, и пластиковой чаши, в которой омывались детали. Я был лишь одним из многих прислужников.

В моей жизни не было лучшего класса, но это не значит, что я перестал готовить побег, собирать бутыли и кувшины бензина, припрятывать их за обрезками досок в кладовке, где Элис и обнаружила их, зайдя по делу.

Она взяла меня за руку и привела к заначке, и впервые я не мог вызвать у нее улыбку, как ни дурачился. Она беспокоилась, как меня могут наказать за пособничество в дурном деле Тома Тейлора.

Что до того дела, я все еще не могу рассказать больше, чем всем известно, но в своем собственном классе я обнаружил новые свидетельства сопротивления, которые прежде отрицались белыми антропологами. И узнал я об этом от самого застенчивого ученика, Чарли Хоббса.

Чарли был маленьким, изящным, хрупким мальчиком с большими темными глазами, и хотя по большей части боязливым, он мог обрадовать ваше сердце милой улыбкой. Он предпочитал сидеть в задних рядах, поближе к выходу, в самой жаркой части комнаты, откуда мог быстрей убежать, и там он и сидел в то самое утро, с Оливером Эму по одну руку и Сьюзи Шаттл – по другую.

Чарли пришел к нам с отцом, который работал в другом владении компании. История, которую он поведал классу, была как листок, который ветер сорвал в сотнях миль отсюда в Виктория-Даунз: семья Чарли была потомками выживших в массовом убийстве. Он был одним из тех, о ком Картер отзывался как о «беспроблемных».