Гёте. Жизнь как произведение искусства - Рюдигер Сафрански

того сатира вызвала лишь чувство неловкости. Он посоветовал Ленцу отказаться от публикации. Ленц воспринял его совет как приказ, так было и в нескольких других случаях, когда он посылал Гёте рукописи и или не получал их обратно, или следовал его рекомендации не отдавать рукопись в печать. Когда однажды Ленц взял на себя смелость распоряжаться рукописью Гёте, это привело к разладу в их отношениях. В 1774 году Гёте отправил Ленцу свою сатиру «Боги, герои и Виланд», а тот передал ее издателю – как впоследствии утверждал Гёте, не спросив перед этим его согласия. Но, как бы то ни было, оба поэта обменивались рукописями, чувствуя духовное родство.

Гёте относился к Ленцу как к младшему брату, которому в жизни приходилось тяжелее, чем ему самому, и которого он время от времени выручал из беды. Ленц же видел в Гёте своего двойника, с той существенной разницей, что в нем все казалось как будто крупнее, удачнее, ярче, а боль и страдания словно растворялись в красоте и изяществе. Те же женщины и девушки, что обращались с Ленцем как с игрушкой, восхищались Гёте и влюблялись в него без памяти. Однако и в любовных делах Ленц старался не отставать от своего почитаемого друга. Он оказывал знаки внимания Фридерике после внезапного исчезновения Гёте из Зезенгейма, писал ей стихи, которые она хранила вместе с гётевскими стихотворениями. Когда позднее их нашли собранными в одном альбоме, большей частью без подписи, то уже невозможно было отличить, какие из них сочинил Гёте, а какие – Ленц, настолько близки они были по духу и чувствам.

Дружба с Гёте окрыляла и одновременно угнетала Ленца. Рядом с ним он чувствовал себя ничтожеством. Те, кто хорошо его знал и отличался независимостью суждений, не скупились на похвалу. Лафатер, Софи фон Ларош, Фриц цу Штольберг, Мерк – все они писали ему восторженные письма. Гердер, обычно строгий в оценках и совершенно не склонный восторгаться чужими сочинениями, просил Ленца прислать ему «Солдат»: «Ты первый человек, который заслуживает моей похвалы, ибо ты способен удивительным образом видеть суть вещей, прощать, понимать, советовать. Пришли же мне свою пьесу»[605].

Осенью 1774 года Ленц уходит от баронов фон Клейст и снова пытается жить как вольный писатель. К тому времени он уже написал множество драм, комедий и небольших пьес, а также трактатов и статей по моральной философии, теологии, драматургии и филологии. Многое из этого так и осталось неопубликованным. На протяжении нескольких месяцев он пребывал в состоянии творческого подъема, однако жизнь его омрачали материальные трудности. Часто он не знал, на что будет жить завтра. В Страсбурге у него не было средств для оплаты квартиры. Чтобы расплатиться со старым долгами, он влезал в новые. Дорого обошлась ему и очередная любовная история: девушка, в которую он влюбился, держала его при себе до тех пор, пока не встретила более подходящую партию. Ему пришлось пройти через «помои и нечистоты» и, как он писал Гердеру, снова вспомнить о том, «что мы остаемся животными, и лишь ангелы Клопштока, Мильтона и Лафатера несутся по небу верхом на солнечных лучах»[606].

Весной 1776 года Ленц наконец решает искать спасения в Веймаре, надеясь, что его удачливый друг поможет ему получить должность. Он хочет приносить пользу. В его саквояже – проект реформы военного образования, плод раздумий над собственным горьким опытом солдатской службы в Страсбурге. Он намерен донести до герцога свои идеи о человечном отношении к солдатам. «За что сражается наш солдат? – пишет он в докладной записке для герцога. – За короля, за отечество? Но чтобы сражаться за них, не жалея живота, он должен любить их, должен быть облагодетельствован ими. <…> Достаток и самозащита — вот единственные еще сохранившиеся зародыши, из коих может произрасти храбрость. Задушите их – и все будет потеряно. Сражаясь за своего короля, солдат должен сражаться за самого себя»[607].

Условия солдатской жизни и труда волнуют его так сильно, словно речь идет о его собственном благополучии. Незадолго до отъезда он пишет Гердеру: «Сейчас я работаю над заметками о солдатских браках, надеясь представить их одному правителю, а когда завершу их и пристрою – скорее всего, преставлюсь»[608]. Ленц не хочет, чтобы в Веймаре к нему относились как к просителю, он верит, что и сам может что-то дать тамошним правителям. Своему великому другу он тоже не желает быть в тягость. Однако именно задуманный Ленцем проект армейской реформы тяготит Гёте. Для него это очередной пример далекой от жизни литературщины, возомнившей, что своими идеями она способна исцелить больной мир, тогда как на самом деле авторы этих идей не могут позаботиться даже о себе самих. «Недостатки гарнизонного быта он подметил более или менее зорко, – многие годы спустя пишет Гёте в ”Поэзии и правде“, – но средства, предложенные им к их устранению, были смехотворны и неприменимы»[609]. Он советовал Ленцу воздержаться от необдуманных шагов в продвижении своего проекта, несмотря на то что и его самого ужасали сцены публичной порки солдат на рыночной площади. Несколько лет спустя Гёте в качестве председателя Военной комиссии будет вынужден решать проблемы крохотной веймарской армии, а в 1782 году, уже возглавляя Финансовую комиссию, сумеет добиться ее резкого сокращения с целью уменьшения государственных долгов. Что ж, воплощение человеколюбивых устремлений из соображений экономии тоже заслуживает похвалы.

4 апреля 1776 года Ленц прибыл в Веймар и послал Гёте, который только что вернулся из Лейпцига, записку со стихами: «Обессиленный журавль прилетел и ищет, где приклонить голову». К тому моменту Гёте еще не поселился в своем садовом домике, а квартировал у придворного казначея Кёнига неподалеку от жилища герцога. Он не мог приютить Ленца у себя, но позаботился о том, чтобы ему было где остановиться. Уже на следующий день Гёте представил его в доме госпожи фон Штейн и при дворе. В кружке любителей литературы и изящных искусств, сплотившемся вокруг Анны Амалии, о нем уже были наслышаны – слава Ленца-драматурга дошла и до Веймара. Виланду тоже не терпелось поскорее познакомиться с автором дерзких сатир на него самого. Каково же было его удивление, когда он увидел перед собой человека тихого и застенчивого. Как он писал после первой встречи, он всей душой полюбил этого юношу. Ленца передавали из рук в руки, и повсюду он имел успех. Однако четыре недели спустя, по всей видимости, произошел некий смешной и одновременно досадный случай: «Глупая выходка Ленца вчера ночью вызвала гомерический