Игрек Первый. Американский дедушка - Лев Корсунский

— Да, — согласился Ознобишин. — Но я постарался и вспомнил.

— А ты никак? — с живым участием спросил тот, кого назвали Сергеем Палычем.

— Разве нельзя меня назвать как‑нибудь по-другому?

Сергей Павлович ушел от скользкой темы.

— Что ты делал вчера?

— Вчера я родился, — младенец снова с удовольствием потянулся, после внутриутробного заточения наслаждаясь свободой.

— Я ничего не понимаю! — произнес Иннокентий Иванович шепотом. Наверно, чтоб больной его не расслышал.

— Я тоже! — радостно подтвердил Сергей Павлович. — Как мы назовем нашего малыша? Предлагаю: Вася!

Ознобишин с удивлением поднял глаза на Судакова. Тот торопливо раздевался. Стянув трусы, чекист с достоинством вышел из палаты, прихватив с собой только зажигалку.

Размышляя о внезапном умопомешательстве Судакова, Иннокентий Иванович подошел к окну.

Расчерченный решеткой на квадратики, контрразведчик нагишом миновал больничный сад и вышел на улицу. Поигрывая зажигалкой, он направился к отремонтированному особняку Службы безопасности.

Ощутив холодок в животе, Ознобишин обернулся к мальчику. Губы того беззвучно зашлепали. Доктор скорее угадал, чем услышал дурацкую считалку:

— По Таганке ходят танки… Ходят танки по Таганке…

Новорожденный смотрел на доктора со скептической улыбкой, как на несмышленыша. Иннокентий Иванович предпочел бы выпрыгнуть в окно, чтоб не встречаться со своим пациентом взглядами.

— Как тебя зовут? — спросил Ознобишин, отчего-то испытывая необычное волнение. И снова не услышал ответа, а угадал по слабому шевелению губ:

— Игрек Первый.

Глава 1

С Георгием Антоновичем Гоголевым с некоторых пор стали происходить странные вещи. Душа его на время как бы покидала тело и возносилась белым облачком в неведомые выси. Тело между тем делало все, что было ему предназначено: вставало по утрам, принимало душ, отправлялось в министерство…

Душа в это время трудилась, вспоминала до мелочей, а вернее — проживала заново всю одиннадцатилетнюю супружескую жизнь с Зоей Сергеевной.

Когда по вечерам душа Гоши Гоголева вновь впрыгивала в его усталое тело, он пытался припомнить, чем занимался весь день. И не мог. Расспрашивать же об этом посторонних считал неприличным.

Причина отделения души Гоши Гоголева от тела крылась в том, что Зоя Сергеевна предпочла ему другого человека.

Истомленная душа Георгия Антоновича нырнула в его тщедушное тело, когда весенние сумерки спустились и из уличных фонарей брызнул желтый, мертвенный свет.

Гоша Гоголев обнаружил себя перед своим домом. Испытал вялый интерес: раннее утро сейчас или уже вечер?

Из почтового ящика Гоголев достал красивенький конверт из Америки с оторванными марками. Поднимаясь по лестнице, Гоша скользнул взглядом по душистому письму, написанному по-русски, но с непривычными завитушками и финтифлюшками, поэтому в первый момент показалось, что оно на иностранном языке.

Зоя Сергеевна набрасывала в распахнутые утробы чемоданов свои вещи, а Денис Ильич аккуратно их складывал, поглаживая, как живых.

Ох как не вовремя возник в дверях встрепанный человечек, уткнувшийся в письмо. Очки у бедолаги съехали на кончик носа, сейчас грохнутся!

При виде соперника Гоша тут же стал почесываться. Несимпатичные люди вызывали у него зуд, и никакие таблетки от этой аллергии не помогали.

— От кого письмо? — Зоя Сергеевна нарушила неловкое молчание.

— От моего дедушки. Из Америки. — Гоша старался не наткнуться случайно взглядом на чемоданы… и на Дениса… и на Зою… Поэтому пришлось уставиться в окно. Из‑за своего почесывания он приобрел еще более несчастный вид.

— Интересно. Дедушка родился?

— Я его от всех скрывал, — чистосердечно признался Гоголев. — Меня бы с американским дедом из министерства сразу турнули! Тем более, он миллионер! Хуже некуда.

Зоя Сергеевна вытянула из Гошиной руки пахучий листок с водяными знаками, как на сторублевке.

— Дорогой Джордж… — прочла Зоя Сергеевна по слогам. — Какой Джордж?

— Это я.

Столь невинная информация почему-то произвела на Зою Сергеевну сильное впечатление, но Гоше не дано было этого заметить.

— Что он пишет, Джордж?

— Дедушка едет к нам в гости! — рассеянно отвечал Гоша Гоголев, с ожесточением расчесывая свое тело.

Виновник этой сладостной пытки Денис Ильич, не придавая большого значения происходящему, отметил про себя: совсем завшивел, доходяга!

— Прекрати чесаться, мерзавец! — истерически вскрикнула Зоя Сергеевна, сама не понимая, что с ней происходит. Между бывшими супругами были приняты подчеркнуто вежливые отношения.

Как ни странно, от грубого выкрика Зои Сергеевны душа Гоши Гоголева радостно затрепыхалась, норовя расстаться с телом.

Напуганная всплеском своих чувств, Зоя Сергеевна шумно глотнула ртом воздух, всхлипнула.

— Он пишет, что приедет через неделю, — проговорила Зоя Сергеевна. — А сколько шло письмо?

— Почти два месяца! — от волнения Гоша ответил неестественно громко.

Зоя Сергеевна овладела собой.

— Послушай, Джордж! Мы должны срочно готовиться к приему дедушки!

Деятельная натура Дениса Ильича требовала в минуты душевной смуты какой‑нибудь работы. И он энергично продолжал начатое дело: упаковывал вещи Зои Сергеевны в чемоданы.

А Георгий Антонович смотрел со счастливой улыбочкой на бывшую жену и почесывался.

Глава 2

Старинный драндулет под названием «Роллс-Ройс» катился по улицам райцентра. Слово «катился», конечно, не подходит к тому, как автомобиль с жалобным скрипом и скрежетом подпрыгивал на ухабах. Водитель кара крякал, но получал от этой зубодробительной встряски большое удовольствие. В каком еще уголке земного шара мог он испытать нечто подобное! Через российские дороги приходило к нему узнавание Родины, оставленной вечность тому назад.

За рулем допотопного «Роллс-Ройса» восседал не старый, но, как говорится, поживший господин, в клетчатой кепке, галифе и кожаных перчатках, несмотря на жару. Округлостью форм и неугомонным характером автомобилист необычайно походил на Колобка.

Звался он Серафимом Терентьевичем Гоголевым. Откуда у него было платье начала века — из сундука ли с нафталином или из модного нью — йоркского ателье, можно было только гадать.

Старинная машина не перенесла очередной встряски — чихнула, кашлянула и нашла успокоение в глубокой луже.

Колхозник с помятым, небритым лицом хмуро уставился на допотопную колымагу.