Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - Фредерик Дар

Росс просовывает указательный палец между своей самшитовой шеей и целлулоидным воротничком в стиле дипломатов тысяча девятьсот четырнадцатого года.

— Я отправился в бар, сэр. Мне пришлось подождать, бармен был занят тем, что заключал пари относительно нашего местонахождения завтра в полдень. Когда этот человек освободился, я дал ему рецепт bloody-mary в том виде, как его практикует (я не смею говорить практиковал) мой господин. Может быть, сэр, вы не знаете, но пропорции нашей bloody-mary таковы: две трети русской водки, одна треть томатного сока, затем нужно добавить сок половинки лимона и щепотку молотого перца. Обретя этот восхитительный напиток, я возвратился к своему господину. Но в каюте никого не было. Я подождал его некоторое время и, не дождавшись его появления, отправился на поиски. Увы, мое расследование (если позволите употребить этот термин в вашем присутствии, сэр) не принесло результата.

— A bloody-mary? — спрашиваю я.

Росс думает, что я над ним подшучиваю, находит это неуместным и демонстрирует мне своё неодобрение, морща веко.

— Не понял, сэр?

— Что вы сделали с bloody-mary, Росс? Всё очень серьёзно.

— Я поставил её на стол моего господина, прежде чем покинуть его каюту, сэр.

— То есть вы её не пили?

Мой вопрос производит на него такой эффект, будто он сел на семейство морских ежей.

— Поступки такого рода не входят в мои привычки, сэр.

— И всё же, — говорю я, — в настоящее время бокал находится в каюте Патрона, только он пуст!

Я думаю.

— Росс, окажите мне услугу, узнайте у стюарда, а также у Гектора Дэра, не выпил ли кто из них этот коктейль.

— Сию минуту, сэр. Вы позволите вам заметить, что bloody-mary не является коктейлем, потому что он не содержит сиропа?

Он делает лёгкий поклон и удаляется.

* * *

Камилла не из скромниц!

Куколка Абея не стесняет себя в движениях. Она развалилась в кресле, закинув ноги на подлокотник, не слишком заботясь о том, чтобы скрыть от меня интимные места, о которых, кстати сказать, я сохранил воспоминание, если не вечное, то, во всяком случае, очень живое.

Она читает «Андромаху» Юбера Монтеле́, изумительную книгу изумительного автора, которого куча, остолопов ещё не усвоила, что предвещает неплохую карьеру этому сладко-циничному писателю.

— Похоже, что-то интересное, — говорит малышка.

— Не то слово! — отвечаю я, присаживаясь на свободный подлокотник.

— Дашь почитать?

— Я тебе пришлю его собрание сочинений, чтобы скрасить время там, где ты скоро окажешься, малышка!

Она бросает произведение на ковёр и занимает оборону. Глаза мечут молнии, рот искривился.

— Прошу пардона, господин Легавый, что вы имеете в виду?

— Надо же, ты знаешь о моей настоящей профессии, прекрасная андалузка с шоколадной грудью?

— Оскар мне подсветил.

— Оскар или маленький магнитофон, который ты носишь в своей сумочке?

Стерва зажигает лупетки.

— О! К тому же мсье фараон роется в сумочках! Надо полагать, он начинал свою деятельность в таможне?

Я поглаживаю её щёку тыльной стороной ладони, стараясь сохранять улыбку.

— Не говори таким тоном, Камилла, не то схлопочешь для начала!

— Посмотрела бы я!

— Посмотреть можно, но ты ещё и почувствуешь, как твои ляжки обожжёт до костей.

Она толкает меня обеими руками с такой быстротой и энергией, что я оказываюсь на полу всеми четырьмя копытами кверху.

Я не успеваю воздать ей, как она взрывается:

— Значит, мсье фараон меня насилует, усыпляет, обыскивает, из-за него я опаздываю на корабль, он меня бесчестит в глазах солидного человека, который интересовался мной, и сверх того, он мне ещё собирается устроить порку! Нет, ну без балды! Мы в Республике!

— Нет, милая, этот корабль всего лишь французская территория!

Изящным прыжком, к тому же звериным, я привожу себя в вертикальное положение, моё любимое, когда я на работе.

— Профурсеток, которые соблазняют легавых одного за другим под видом легковерных артисточек и которые прячут «жучки» в конференцзалах, кидают за решётку с помощью поджопников, ты, шалава!

Дверь открывается.

Вы скажете, что в этой книге полно дверей, которые открываются, приоткрываются или скрипят. Я вам скажу, что такая же ерунда во всех приключенческих книгах. У нас, у писателей с детективным уклоном, дверь имеет решающее значение, когда она открывается, приоткрывается или закрывается. Дубовая — это наш строительный материал. Аксессуар намбер уан. Любая интрига начинается с: «Тихо открылась дверь». Надо смириться, не заставлять нас ставить blount[89], ибо теряется фольклор. Если в детективных романах ввести правилом дверь шалтай-болтай как в салуне, автор сразу же почувствует себя обманутым, недовольным, растерявшимся. Ты уже не знаешь, как вводить действующих лиц. Они остаются у нас на руках, сбиваются в кучу, как дохлые собаки перед шлюзовой решёткой. В общем, без дверей прекращается движение. Наступает тромбоз в перипетиях. Нам грозит закупорка сосудов в литературе. В нашем действии происходит инфаркт. Так что не будьте занудами: оставьте нам наши двери, о’кей?

Так вот, моя открывается, и появляется суровое лицо Росса.

— Я не потревожил ваш флирт? — спрашивает он (галантно, ибо он прекрасно слышал, как я назвал Камиллу шалавой). — Но у меня, увы, ещё одна плохая новость, сэр.

Он снова высвобождает свой выдающийся кадык.

— Весьма сожалею, сэр, но господин ваш кузен без сознания.

Будучи человеком уравновешенным, Росс вызвал судового врача прежде, чем прийти ко мне, и тот уже восседает у изголовья Гектора в ту минуту, когда я появляюсь в каюте последнего.

События развиваются, не правда ли, мои заиньки? В каком направлении? Вот в чём вопрос, как сказал недавно Лорд Ране Оливье в «Бить или не бить», известном водевиле моего скорбимого товарища Вильяма.

— Что с ним? Несчастный случай? — бормочу я, открывая (ту самую) дверь.

Доктор представляет собой толстого, ещё молодого или ещё не старого, как вам больше нравится, мужчину, волосы блондо-белые, лицо розовое, щёки гладкие и глаза искренние.

— Самоубийство, — говорит он мне, показывая на два баллона куйгаза в глубине каюты.

Я не верю своим ушам и ещё меньше своим глазам.