Пираты московских морей - Сергей Александрович Высоцкий

прилавков магазинов. Гриша Возницын обещал привезти из дому знаменитые фирменные пирожки с мясом, которые мастерски готовила его жена…

О том, что Возницына собираются сделать замом, стали говорить, как только ушел Головко. Слухи, наверное, доходили и до самого Возницына, но он молчал. Даже с Алексеем Ивановичем не перемолвился об этом ни словом.

Исчерпав во вчерашнем споре все аргументы и почувствовав, что Алексей Иванович может своими сомнениями посеять на редколлегии недоверие к его проекту, Возницын попросил:

— Не встревай ты, Алеха, в это дело! Главное — завтра все утвердить. Опубликуем решение о шефстве, условия соревнования, а потом будем подгонять детали. На заводе тоже не лыком шиты, в политике разбираются. — Он не выдержал сердитого тона и улыбнулся: — Друг ты мне, Алеха, или нет?

Что и говорить, с Гришей Возницыным Рукавишников был знаком очень давно. С довоенных лет. Перед самой войной они учились в одной школе, в параллельных классах. Да и весной сорок второго, когда оставшихся в живых ребят собрали в тридцатой школе, на Среднем проспекте, первым, кого повстречал там Рукавишников, был Гриша Возницын.

…Гриша докладывал сжато, не рассусоливал. Рукавишникову нравились деловитость и рационализм в своем приятеле. И сейчас, несмотря на то что он не во всем был с ним согласен, Алексей Иванович отметил про себя, что Возницын многое успел сделать. Профком завода уже утвердил заводской контрольный пост, сотрудники промышленного отдела побывали в командировках на предприятиях, которые должны поставлять цеху новое оборудование. В проектный институт Возницын съездил сам, выступил там на общем собрании…

— Вот молодчина-то, Гришенька! За всем усмотрел, — восхитилась Алла Николаевна, когда Возницын закончил свое сообщение. Редактор посмотрел на нее строго, а один из представителей завода, парторг Куприянов, засмеялся. Даже начальник цеха, преодолев свою сосредоточенность, поднял наконец голову, посмотрел на Соленую с интересом. Уж больно по-домашнему, совсем как добрая бабушка послушного внучка, похвалила она докладчика. К таким репликам Аллы Николаевны в редакции уже давно привыкли, но гостям Соленая, наверное, показалась забавной. Частенько на редакционных летучках кто-нибудь покритикует материал отдела культуры, Алла Николаевна разулыбается вся и запоет:

— Милые вы мои, да как же вы не заметили в этой статье тему-то огромную. Значимую! Ведь сколько сейчас внимания уделяет партия и правительство нашей самодеятельности!

Статьи о работе коллективов художественной самодеятельности были главным коньком Соленой, — все восторженные, все на один лад, как расписные матрешки из сувенирного магазина. Без проблем, без анализа, они нравились только самой Алле Николаевне да заведующей отделом культуры облсовпрофа. Редактор недовольно морщился, когда очередную статью приходилось ставить в номер.

Не было ни одной летучки, на которой бы не выступала Соленая. Иногда и выступать-то, кажется, не о чем. Напечатает кто-то из молодых репортеров заметочку в пятнадцать строк — не важно какую — о театральной премьере, об открытии новой автобусной станции, о том, что выпал первый снег, — для Соленой и это тема:

— …Ну до чего хорошо написала Танечка заметку! Блеск! Как точно, как четко выражена идея — ну прямо ни прибавить, ни убавить.

Глаза Аллы Николаевны светятся, источая вроде бы радость и теплоту, но когда кто-то из сотрудников видел ненароком, как она искоса взглядывала на человека нелюбимого, — его брала оторопь.

Похвал Соленой молодые сотрудники боялись больше, чем критики.

— Ну что ж? Какие будут вопросы? — спросил редактор после того, как утих смешок, вызванный репликой Аллы Николаевны.

— Какие уж тут замечания, Василий Константинович! — сказала Соленая, смутить ее было невозможно. — Все так продумано, так интересно. Все так, я не побоюсь этого слова, гениально. Просто и гениально. И главное — в русле тех задач, которые стоят перед нашей редакцией в новом году. И больше того, я вам скажу, товарищи, — прикоснувшись к делам заводским, мы и сами станем богаче, почувствуем ритм жизни…

— Вы так говорите, Алла Николаевна, словно сотрудники редакции и завода настоящего не видели! — усмехнувшись, вставил заместитель редактора Кононов.

— Я что-нибудь не так сказала? — удивилась Соленая и посмотрела на редактора.

— Продолжайте, продолжайте! — кивнул Василий Константинович.

— Так вот, я и говорю, наш отдел со своей стороны включается в это шефство. Мы и самодеятельность в цехе организуем, и артистов пригласим туда. Будем считать цех своим родным домом.

— Спасибо, Алла Николаевна. Кто хочет еще высказаться? Может быть, вопросы есть? — спросил редактор.

Алексей Иванович чертил на листке бумаги квадратные рожицы, а сам чувствовал на себе напряженный, ищущий взгляд Гриши Возницына.

— Скажите, Александр Александрович, в результате модернизации цех будет оснащен современным оборудованием? — спросил Валентин Спиридонов. И, не дав Матвееву ответить, продолжал: — А то у нас тут одну ткацкую фабрику модернизировали — и смех и грех. У новых машин производительность оказалась на десять процентов меньше, чем у старых. Да и в обслуживании они сложнее…

— Мы о таких модернизациях знаем, — сказал Матвеев. — В цехе будут установлены карусельные станки, которых нет еще у американцев. Они сейчас ведут переговоры с нашим министерством о покупке лицензии. Производительность станков намного выше, чем у тех, на которых мы работаем. Я вам могу точно сказать… — Александр Александрович торопливо вытащил из кармана мини-компьютер и, смешно сложив губы в трубочку, начал считать. Все с интересом смотрели на него.

— Вот… Производительность в итоге вырастет больше чем на тридцать процентов.

— Вот это да! — восхитилась Алла Николаевна.

— А как с финансированием? С фондами? — продолжал Спиридонов. Алексея Ивановича всегда восхищала его дотошность. Валентин Сергеевич заведовал отделом быта. Острых статей, с которыми он выступал, директора столовых и коменданты общежитий боялись больше, чем пожаров. Да и начальники рангом повыше поеживались, когда к ним в гости приезжал Спиридонов или кто-нибудь из сотрудников его отдела. Один знакомый директор автопарка рассказал однажды в минуту откровенности Рукавишникову. «Вашего Спиридонова на мякине не проведешь — все облазит. И гаражи, и контору, ни одного закоулка стороной не обойдет. Я его, ей-богу, больше горкомовского начальства боюсь». И вот показатель — ни на один самый острый материал Спиридонова никто не жаловался, ни одну строку не оспаривал. Проходило время, утихало раздражение на критику — как же, на весь город ославил, а мы ведь не хуже других, — и покритикованные, смеясь, вспоминали: «А здорово ты, Валентин Сергеевич, нас зацепил! За самое больное место. Ты бы вот теперь приехал, посмотрел…» И Спиридонов ехал.

Кое-кто в редакции считал Валентина Сергеевича педантом и занудой — не всем нравилась его манера называть вещи своими именами. А Рукавишников любил его за надежность.

— С финансированием все в порядке, — ответил на вопрос Спиридонова начальник цеха. — А фонды Госснаб нам выделил еще не все. Здесь