Макс Сагал. Контакт - Ник Никсон

Макс подбежал к клетке с Дау. Сунул руку меж прутьев, нащупал недвижимый комок меха. Попытался его высвободить. Не получалось. Некоторые прутья надломились и застряли поперек.

Медведь, напуганный грохотом выстрелов, отступил от раненого Мотора. Ни одна пуля его не задела. Изрыгая рев и пар, зверь приготовился к повторному нападению. Мотор беспомощно отползал, шансов выжить в схватке у него не было.

Внезапно медведь замер и повернулся к лесничему, который медленно подходил к нему сбоку.

— Все хорошо. Успокойся. Тише, тише. Помнишь меня? — Мандарханов вытянул руку. — Как нашел тебя раненого. И как из бутылочки молоком поил. А маму помнишь? Она раны тебе обрабатывала. Ну же, вспомни ее.

Медведь притих и послушно пригнул голову.

— Вот так, тише, тише. Я знаю, что они сделали с тобой. У тебя не было выбора. Пойдем. Я отведу туда, где тебе будет хорошо.

В это невозможно было поверить, но разъяренный царь леса, словно дрессированный пес, пошел следом за лесничим.

Макс уже почти освободил Дау, как вдруг из неоткуда выскочил Погребной и грубо оттолкнул его. Подхватив клетку, капитан швырнул ее аккурат к висевшей на одной грани ловушке.

— Эй! Иди жрать, отродье!

Медведь обернулся, оценивая возможность легкой еды.

— Нет, за мной. За мной! — позвал Мандарханов.

Не слушая его, зверь бросился к клетке. Погребной дождался подходящего момента и срубил длинным ножом застрявшую веревку. Ловушка упала, заперев зверя в узкую тюремную камеру. Маленькая клетка с Дау оказалась снаружи, и медведь уже не мог до нее дотянуться.

Погребной выскочил перед клеткой, победно вскинув руки!

— Ну, кто теперь царь леса, а? Тупая скотина!

Медведь рычал и бился в истерике. Клетка была крепкой, но долго такого напора не выдержит.

Погребной прицелился и воткнул нож меж прутьев. Лезвие поразило медведя в грудь. Зверь заверещал от ярости.

— Победитель решает, как будет жить побежденный! Это закон человеческий! И я приговариваю тебя к смерти!

Еще выпад. Второй. Третий. Медведь терял силы. В его голосе появились жалобные нотки.

Макс вытащил Дау из того, что осталось от клетки. Глаза пса были стеклянными.

Живой.

— Это мой лес, моя страна, моя планета! Вот, что ждет любого, кто придет на мою землю.

После очередного ранения медведь уже не мог сопротивляться. Голова его отяжелела, глаза жалобно смотрели на мучителя снизу вверх.

Погребной поднял в небо руку с окровавленным клинком и прокричал:

— Я знаю, вы смотрите! Это показательная казнь. Кому говорят! Смотрите! Струсили, инопланетные твари? Вы же хотели узнать нас, так смотрите. Вот мы какие! Не потерпим рабства, не потерпим хозяина. Мы свободны!

Капитан прицелился, готовясь нанести последний смертельный удар.

— Так будет с любым, кто пойдет против русского человека!

Прогремело несколько выстрелов. Все пули легли четко в цель, прекратив мучения животного.

Мандарханов выронил ружье, словно оно весило целую тонну, упал на колени и заплакал.

Погребной судорожно всадил нож в тушу медведя, в надежде, что именно его удар станет последним. Однако зверь к тому времени уже испустил дух.

Вынимая пистолет из кобуры, капитан направился к лесничему.

— Ты нарушил прямой приказ.

— Капитан, — обратился Мотор хриплым голосом. Левая рука у него болталась как канат; на бедре кровоточили глубокие царапины от когтей. — Не надо.

Мандарханов поднялся на ноги перед капитаном, выпрямив спину на манер военного. Во взгляде лесничего не было страха. Только опустошенность.

— Нарушивший приказ в условиях военного времени объявляется дезертиром. Отягчающие обстоятельства: срыв справедливой казни противника, саботаж, нападение на сослуживца.

Капитан передернул затвор. Макс помог Мотору подняться на одну ногу.

— Капитан, мы же не убийцы.

— Военно-полевым судом ты проговариваешься к смерти за предательство.

Выстрел.

Макс на мгновение закрыл глаза от яркой вспышки. Когда открыл, увидел Мандарханова живым и невредимым.

Неужели капитан промазал?

До него дошло, что рядом что-то изменилось. Он медленно опустил взгляд. Мотор с пулей в голове заливал снег собственной кровью.

— Цел? — спросил капитан Артиста, державшегося за затылок.

— Мотор меня вырубил, сучара. Сзади, как крыса.

— Похоронить обоих.

— Че встали? — заорал Артист Максу и Мандарханову. — Ройте могилы.

Погребной накинул куртку. Вытащил рацию.

— Товарищ военврач!

Брадинкин отозвался.

— Через пять минут зайди ко мне, возьми скальпель и антисептики.

Укутавшись в спальный мешок, Артём никак не мог согреться. Нагретые на костре камни не помогали. Его мучил жар, все тело ломило. Еще утром он заметил, что кожа вокруг раны приобрела пугающий темный оттенок. Запах стоял ужасный. Но больше всего страшило то, что боль, мучавшая прежде, стала отступать, забирая с собой и чувствительность в ладони.

Он боялся вслух произнести это слово, боялся даже подумать о нем — только бы не накаркать.

Гангрена.

Комаров уверял, что ничего страшного с раной нет. Он соврал.

— Закончишь фильм, можешь идти на все четыре стороны. А пока будешь делать то, что я говорю. Я лучше знаю, что нужно делать.

Артём решил бежать. Сегодня. Медлить больше нельзя.

Но куда?

До цивилизации слишком далеко, да и не следопыт он, как Стас. Без навигатора заплутает и замерзнет насмерть. Значит выход только один — идти к военным. У них наверняка есть вертолеты или еще какие-нибудь летающие штуковины, на которых Артёма вывезут в ближайшую больницу.

Тюрьмы он не боялся. Сейчас главное — сохранить руку и жизнь. В Москве есть люди, которые за хорошие комиссионные вытащат его хоть из Гестапо.

Следы Сагала и Паши еще не замело, а значит, он смог бы по ним перейти Солнцепадь. Решено. Он пойдет к перевалу сегодня ночью. Путь будет трудным, но другого выхода нет. Если не рискнуть сейчас, утром не останется сил не только подняться в гору, а вообще выйти из палатки.

Была еще одна причина, по которой Артём больше не мог здесь оставаться. Скоро мир узнает правду о пришельцах и об их оружии. Зная психологию толпы, Артём понимал — начнется хаос. Он не мог позволить, чтобы жена и дочь остались одни перед лицом того, что случится. Чувствуя свою сопричастность к происходящему и в какой-то мере вину, он обязан был защитить их.