История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3 - Луи Адольф Тьер

глубины будущего. Впрочем, высказался он на этот счет с равнодушием, абсолютно веря в свою силу и считая неблагодарность к себе, которую предвидел, одним из украшений поприща великого человека. Он принял Бернадотта, который явился просить его одобрения, необходимого Швеции, сказал ему, что непричастен к его возвышению, но одобряет выбор шведов, воздающий честь славе французского оружия;

выразил уверенность в том, что маршал Бернадотт, как офицер французской армии, никогда не забудет, чем обязан своей родине; что он желает, чтобы француз за границей достойно представлял Францию, а потому приказывает Мольену отсчитать все средства, какие понадобятся. Произнеся эту речь, Наполеон учтиво, но с холодным достоинством проводил нового избранника до дверей своего кабинета.

Бернадотт без промедления отбыл в Стокгольм, где был встречен с воодушевлением. Он тотчас постарался обласкать все партии, надевая с каждой особую личину. Некоторое время эти противоречивые роли ему удавались, пока не уступили место единственной и последней роли – непримиримого врага Франции, которая также удалась в силу ее прискорбной своевременности в момент, когда разразилась буря всеобщей ненависти.

Стараясь чем-нибудь поскорее угодить шведской гордости, новоявленный принц Швеции тотчас сделал послу Франции необычайное предложение, которое и показало его представления о политической верности.

То было время, когда Наполеон готовился, но без спешки, к кампании в России. Повсюду говорили о великой войне на Севере. Королевский принц Швеции, выказав по этому случаю показную преданность Франции, сказал французскому послу, что хорошо понимает, что готовится великая война; что она будет опасной и трудной; что Наполеону понадобятся сильные альянсы; что шведская армия, переброшенная в Финляндию почти к вратам Санкт-Петербурга, могла бы стать для него огромным подспорьем, но в то же время возможность отвоевать эту провинцию маловероятна, а потому все в Швеции считают естественным, необходимым и единственно возможным возмещением за потерю Финляндии Норвегию; что если Наполеон пожелает отдать Швеции Норвегию, все шведы будут у его ног и он сможет располагать ими по своему усмотрению. Предложив таким способом свое содействие, принц имел неподобающую дерзость пригрозить своей немедленной враждебностью в том случае, если его предложение не будет принято, и показав, до какой степени способен услужить, постарался показать, до какой степени может навредить.

Изумленный посол Франции, взволнованный столь гнусным предложением, поспешил, однако, ввиду его серьезности, написать о нем в Париж, дабы Наполеон продиктовал ему ответ. Наполеон испытал сильнейшее негодование, которое возымело большие последствия. Чтобы отдать Швеции Норвегию, ему пришлось бы бесстыдно обобрать свою вернейшую союзницу Данию, которая с восхитительным терпением переносила мучительные для нее законы континентальной блокады и даже предоставила превосходных матросов французскому флоту. Наполеон покраснел от возмущения и презрения к подобному предложению и направил своему министру иностранных дел одно из самых прекрасных и достойных писем в своей жизни.

Как он видит и чему не удивляется, писал он, новый королевский принц неблагоразумен, возбужден и чрезмерно пылок. Вместо того чтобы изучить страну, в которую прибыл, и заслужить уважение спокойным и достойным поведением и серьезными занятиями, принц старается лишь польстить одним, приласкать других и неосмотрительно поднимает вопросы, из-за которых может вспыхнуть пожар. Такое поведение прискорбно, и его не следует поддерживать. Предательство в отношении Дании было бы для Франции невозможным преступлением, и предлагать его ей было сколь неблагоразумно, столь и неуместно. Показное перечисление услуг, какие принц может оказать Франции, и бед, какие он может ей причинить, не может ее тронуть, ибо она не зависит ни от врагов, ни от союзников. Позволяя себе подобные речи, принц забывается, но, к счастью, он всего лишь королевский принц, а не король и не правительство.

Наполеон рекомендовал послу Алкье не задевать принца, но дать ему понять, что он забывается, действуя и говоря столь опрометчиво и в особенности таким тоном, вовсе не отвечать ему по предметам, которые он столь легкомысленно затронул, и стараться вообще не беседовать с ним о делах, поскольку он всего лишь назначенный престолонаследник. Наполеон предписал Алкье иметь дело только с королем и министрами и сказать им, что Франция ожидает от Швеции лишь верности договорам, в особенности последнему мирному договору, скандально нарушаемому в эту самую минуту, и превыше всего она ждет от нее ликвидации хранилищ Гётеборга. В противном случае возобновится война, и Шведская Померания вновь будет захвачена, чтобы вынудить Швецию вернуться к исполнению долга. С тем же курьером Наполеон отправил, не объяснив ее причин, рекомендацию Дании сохранять в Норвегии большие войска.

Таковы были настроения Европы накануне последней великой битвы, которую намеревался дать ей Наполеон. То была полная наружная покорность с непримиримой ненавистью в душе. Союзники Франции – германцы, Бавария, Вюртемберг, Саксония и Баден – делали всё, чего хотели французы, и готовили свои контингенты, но тайно трепетали, понимая, какая ненависть затаилась в сердцах подданных и какую неприязнь порождает воинский призыв. Будучи привязаны к делу Наполеона страхом и корыстью, они, нередко оскорбляясь его требованиями и речами, опасались потерять территории, не хотели, чтобы он подвергал себя новым опасностям, и по этой причине особенно страшились грядущей войны.

С Востока пришло несколько известий о том, как приняли первые предложения Константинополю. Молдавия и Валахия были спасены, но так скоро вновь превратить турок в союзников оказалось невозможно. Увидев, что Россия вынуждена отозвать часть своих сил, турки решили ничего не уступать ей ради мира, но не стали, потеряв к французам доверие, прислушиваться и к их предложениям об альянсе. Не пожелав сражаться бок о бок с бывшими союзниками, они решили не объединяться ни с кем и ни против кого, ибо были убеждены, что ими хотят только временно воспользоваться, чтобы затем оставить. Турки с нетерпением ожидали дня, когда Россия, загнанная Наполеоном в угол, будет принуждена к переговорам, чтобы заключить с ней выгодный мир, а выгодным миром они считали лишь тот, который не будет стоить им ни куска территории. Россия, полагавшая, что такой день близок, обратилась к ним с предложением отдать ей Бессарабию и Молдавию и возвратить Валахию. Кроме того, она потребовала независимости Сербии. Турки, понимавшие, что России вскоре придется увести войска с Дуная, отвергали все предложения и требовали восстановления довоенного статуса. Проявляя такое же коварство, в каком они обвиняли своих врагов, турки скрывали от Франции свое тайное злопамятство, притворяясь, будто всё забыли и готовы к альянсу, но при условии, что в доказательство искреннего возвращения к дружбе французские армии перейдут Вислу. До той же поры они делали вид, будто сомневаются в столь значительном политическом повороте, хотя на деле ничуть в нем не сомневались.

Подготавливая альянсы и армии к Великой Северной войне, отложенной, но, к