Солнце и Замок - Джин Родман Вулф

а видя, что Зама просто стоит и таращится вокруг, разжился креслом и на его долю.

– Мы думали, тебя… нет, сьер, – пояснил Гаделин.

Взглянув на лица обоих, догадаться, где Бургундофара провела ночь, оказалось несложно.

– Так оно и было, – подтвердил я, обращаясь не к Гаделину, а к ней. – Но, вижу, попасть к нам в комнату за одеждой тебе труда не составило.

– Мы думали, тебя в живых уже нет, – уточнила Бургундофара, и, не дождавшись ответа, добавила: – Думали, этот человек тебя прикончил. Дверь-то была загорожена, я еле протиснулась – гляжу, ставни выломаны…

– Как бы там ни было, сьер, вернулся ты целым и невредимым, – подытожил Гаделин, однако жизнерадостный тон удался ему из рук вон скверно. – В низовья с нами идти не передумал?

– Посмотрим, – ответил я. – Сначала взгляну на судно.

– Значит, с нами, сьер – дело, считай, решенное.

К столу, кланяясь, вымученно улыбаясь, подошел трактирщик. Из-за его пояса, прикрытый кожаным фартуком, торчал мясницкий тесак.

– Мне подай фруктов, – велел я. – Вечером ты говорил, что фрукты у тебя есть. И для этого человека принеси тоже: посмотрим, станет ли есть. И мате для нас обоих.

– Сей момент, сьер!

– После того, как поем, поднимемся вместе в мою комнату. Ущерб налицо – оценим, договоримся о возмещении.

– Не стоит беспокойства, сьер. Пустяк, сущий пустяк! Орихалька, чисто символически, будет вполне довольно! – заверил он меня и в обычной для подобных людей манере потер руки, однако тряслись они так, что сей жест казался крайне нелепым и неуместным.

– Я бы сказал, пять, если не все десять. Сломанная дверь, порубленная стена, кровать в щепки… словом, вместе наверх поднимемся и сочтем.

Тут у трактирщика задрожали и губы, а у меня вмиг пропала охота пугать его, маленького человека, примчавшегося с фонарем и палкой, услышав, что одному из гостей грозит опасность.

– Не стоит тебе столько пить, – сказал я, коснувшись его рук.

Трактирщик заулыбался, жизнерадостно прощебетал:

– Благодарю тебя, сьер! Фрукты… Сей момент, сьер! – и рысцой убежал к стойке.

Фрукты, как я и подозревал, оказались сплошь тропическими – плантанами, апельсинами, манго, бананами, доставляемыми к верховьям реки по суше, караванами вьючных мулов, а оттуда переправляемыми на юг. Ни яблок, ни винограда у трактирщика не нашлось. Позаимствовав со стола тот самый нож, что нанес рану Заме, я очистил манго, и мы, ни слова не говоря, принялись за еду. Со временем Зама начал есть тоже, и я счел это добрым знаком.

– Еще что-нибудь, сьер? – спросил трактирщик, остановившись у моего локтя. – У нас погреба полны!

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда, быть может?..

Замявшись, он кивнул в сторону лестницы, и я, жестом велев остальным за мной не ходить, поднялся с кресла.

– Лучше бы ты и дальше в страхе его держал, – заметила Бургундофара. – Дешевле обошлось бы.

Трактирщик полоснул ее взглядом, исполненным жгучей ненависти.

При свете дня его заведение, еще накануне, в сумерках да после долгой дороги показавшееся мне довольно-таки небольшим, оказалось совсем игрушечным: четыре комнаты на нашем этаже, да еще, наверное, столько же этажом выше. Наша комната (вроде бы вполне просторная, когда я, лежа на вспоротом матрасе, вслушивался в шаги Замы) вряд ли намного превосходила размерами каюту, отведенную нам с Бургундофарой на борту тендера. Старый, изрядно выщербленный, очевидно, предназначенный всего лишь для колки дров, топор Замы мирно стоял у стены в уголке.

– Я тебя, сьер, позвал вовсе не ради денег, – сообщил мне трактирщик. – Денег я с тебя не возьму. Ни за это, ни за что другое. Ни нынче, ни в будущем.

Я обвел взглядом разоренную комнату.

– Нет уж. Хочешь не хочешь, а деньги тебе взять придется.

– Тогда я их бедным раздам. Бедняков у нас в городе сейчас – пруд пруди.

– Охотно верю.

На самом деле я не слушал ни его, ни даже себя, а внимательно приглядывался к ставням, так как именно ради этого и настоял на возвращении в комнату. Бургундофара вскользь помянула, что ставни выломаны, и оказалась права: винты, на которых крепился засов, были вырваны из досок, как говорится, «с мясом». Вспомнив во всех подробностях, каким образом запирал их, а после открыл, я обнаружил, что всего-навсего коснулся засова, и ставни распахнулись сами собой.

– Не по-людски это выйдет, сьер, брать с тебя деньги после того, что ты для меня сделал. Ведь теперь моя «Тройная Уха» прославится на всю реку, от истока к устью, до конца времен! – пояснил трактирщик, устремив взгляд вдаль, в сторону неких невидимых для меня горних высот общеизвестности. – Нет, нас, конечно, и без этого знают неплохо – как-никак лучший трактир на весь Ос. Но теперь проезжающие повалят ко мне только ради того, чтобы взглянуть вот на это! – охваченный вдохновением, продолжал он. – Нет-нет, никаких починок! Ни за что! Вот так все и оставлю!

– Еще плату за вход назначь, – проворчал я.

– Да, сьер, теперь и ты понимаешь, в чем штука! Не с постояльцев, конечно, но все остальные пускай раскошеливаются, это уж точно!

Я был готов запретить подобное строго-настрого и приказать привести комнату в порядок, однако, едва открыв рот, решил промолчать. Не затем же, чтоб выхватить у него из-под носа удачу – если, это, конечно, можно считать удачей – я воротился на Урд! В этот миг трактирщик любил меня, как отец любит сына, неосознанно, бескорыстно, так вправе ли был я чинить ему зло?

– Гости вчера много о чем говорили. Ты ведь, сьер, надо думать, не знаешь, что стряслось после того, как ты вернул злосчастного Заму к жизни?

– Расскажи, – попросил я.

Когда мы вернулись вниз, я твердо сказал, что за постой и все прочее заплачу, хотя брать с меня деньги трактирщик не желал ни в какую.

– Вчерашний ужин для этой женщины и для меня. Ночлег для нас с Замой. Два орихалька за дверь, два за стену, два за кровать, два за ставни. Нынешний завтрак для нас с Замой. Ночлег и завтрак для этой женщины припиши к счету капитана Гаделина и подсчитай, сколько с меня следует.

Трактирщик, вооружившись брызжущим, изрядно изжеванным пером, покорно взялся за дело и вскоре составил на клочке бурой бумаги счет по всем пунктам, а затем отсчитал и сложил аккуратными столбиками мою сдачу – серебро, медь и бронзу.

– Не многовато ли? – усомнился я. – Может, ты обсчитался?

– В моем заведении цены для всех одинаковы, сьер. Мы гостю в карман не глядим – берем только то, что с него причитается… хотя с тебя я бы вовсе платы брать не хотел.