Магия отступника - Робин Хобб

И это было только начало.

Некоторые блюда я знал. Ароматный свежевыпеченный ячменный хлеб, густой гороховый суп, зажаренная целиком дичь, начиненная луком, запах которой он учуял чуть раньше, великолепный, хотя и довольно простой торт из сахара, яиц и золотистой муки, ломтики яблок, запеченные с пряностями и подслащенные диким медом, пестрые перепелиные яйца вкрутую. Ликари очищал их, обмакивал в специи, а потом передавал мне. Они оказались восхитительными, каждое — маленький взрыв яркого пряного вкуса.

Мальчик-солдат застонал от удовольствия, ослабил белый ремень и стал ждать, когда ему подадут последнее блюдо. Он ел, ни о чем не думая, не тревожась о том, что с ним сотворит такое количество еды и что другие подумают о его аппетите или жадности. Однако мне это обжорством не казалось. Он ел, как ребенок, наслаждаясь вкусом и ощущением еды.

Я завидовал ему так, что даже ненавидел его.

К тому времени, как они закончили трапезу, солнце уже опускалось за горы. Вода подобралась к берегу и облизывала камни. Ниже она уже накрыла лужи от прибоя, и казалось, будто с каждой новой волной океан подкрадывается к нам все ближе. Я читал о приливах, но ни разу такого не видел. Неспешно и неуклонно подступающая вода порождала в моей душе странное беспокойство. Как далеко она зайдет? Мальчик-солдат не разделял моей тревоги. Оликея не обращала на прибывающую воду внимания, разглядывая берег у нас за спиной. Ликари, давно насытившийся, резвился у кромки прибоя. Стоило набежать волне, и он несся вдоль белого пенного барашка, расплескивая брызги.

Мальчик-солдат удовлетворенно оглядел опустевшие тарелки и бутыли и широко зевнул.

— Думаю, нам почти пора, — сказал он. — Начинается прилив.

— Давай задержимся еще чуть-чуть… о, вот и они!

Неожиданная улыбка предвкушения, вспыхнувшая на ее лице, удивила меня. Мальчик-солдат проследил за ее взглядом. К нам приближались несколько человек с фонарями. Свет метался и подпрыгивал на ходу. Я подумал, что слуги пришли за хозяйской посудой. Оликея пригладила волосы и села немного прямее. Я узнал приготовления женщины, ожидающей важных гостей. Не знаю, понял ли это мальчик-солдат.

Когда фонари приблизились, я увидел, что они укреплены на шестах. Их держали два мальчика, шагающие по бокам от пухленькой молодой женщины. За ней следовал подросток с деревянным сундучком в руках. Мы наблюдали за ними, и, когда они совсем приблизились, Оликея нахмурилась.

— Она же еще совсем дитя, — с неудовольствием пробормотала она вполголоса. — Я вовсе не этого ожидала. Позволь мне с ней поговорить.

Мальчик-солдат ничего на это не ответил. Ни один из них не встал, но Ликари торопливо подбежал к нам, чтобы с любопытством разглядеть приближающуюся процессию. Мальчик-солдат, похоже, разделял со мной глубокое удовлетворение от сытости и думал в основном о том, чтобы хорошенько выспаться. Он продолжал наблюдать за чужаками, но не поднялся на ноги и не приветствовал их. Оликея тоже ждала в молчании.

— Кто это? — спросил Ликари.

— Тише. Если не ошибаюсь, они от Кинроува. Ликари, молчи. Говорить буду я.

В ее чаше еще оставалось несколько глотков вина, она подняла ее одной рукой и наклонилась через стол.

— Ты сыт, великий? — спросила она. — Тебя хорошо накормили?

— Вполне.

— В таком случае, думаю, мы закончили здесь с торговлей и завтра отправимся ко мне домой. Там тебя ожидает все, что нужно для твоего удобства.

Она произнесла это громко, так, чтобы ее услышали приближающиеся люди. Она глянула на них, а затем повернулась ко мне, словно они ее нисколько не занимали.

Они остановились невдалеке от нас.

— Оликея, кормилица гернийского великого! — прочистив горло, крикнула девушка. — Мы пришли с посланием и дарами, но не хотим прерывать трапезу. Мы можем приблизиться?

Оликея отпила из своей чаши и словно бы всерьез задумалась над их вопросом.

— Мой великий говорит, что он насытился, — ответила она наконец, — думаю, вы можете подойти.

Мальчики приблизились к нашему импровизированному столу и укрепили шесты в щелях между камнями. Нас залил колеблющийся свет — оплетка фонарей отбрасывала странные тени. Следом подошла девушка. Она была одета во все белое, причем и платье, и туфли оставались безукоризненно чистыми. Гладкие черные волосы, зачесанные назад, удерживало несколько дюжин костяных заколок. Она была спеком, но в неверном свете качающихся фонарей было трудно разглядеть ее отметины. Она прижала к груди ладони, продемонстрировав больше дюжины колец с яркими камнями, приветственно склонила голову, всплеснула руками в обычном для спеков жесте покорности и наконец заговорила.

— До Кинроува дошли вести, что на ярмарке объявился новый великий, никем прежде не виданный, из народа, который мы издавна почитаем за врага. Это стало неожиданностью для всех нас. И величайший из великих воспылал желанием встретиться с ним. Меня послали передать новому великому приглашение навестить нынче ночью лагерь Кинроува и его кормильцев, где ему окажут гостеприимство, а также обменяются с ним новостями. Его кормилица, конечно же, тоже приглашена. Кормильцы Кинроува прислали дары в надежде, что они доставят ей удовольствие и она убедит своего великого пойти с нами.

Девушка подала знак, и подросток выступил вперед. Когда он вышел на свет, стало заметно, что лицо у него широкое, а живот пухлый. Его руки и ноги показались мне скорее мягкими и округлыми, чем по-мужски мускулистыми. Он приблизился к Оликее и медленно опустился перед ней на колени. Та промолчала. Подросток устроил целое искусное представление, открывая сундучок. Когда он закончил, к ним подошла девушка. Она вынула из сундучка кружевную шаль, увешанную по краю крошечными колокольчиками, расправила, встряхнула так, чтобы колокольчики зазвенели, снова сложила и протянула Оликее. Та степенно приняла подарок, но по-прежнему не произнесла ни слова.

Девушка снова потянулась к сундучку и достала оттуда простые браслеты. Сперва они показались мне металлическими, но лишь глухо стукнули, когда девушка их показывала. Они оказались деревянными, но из дерева столь черного, что оно походило на камень. Всего их было шесть. Их она тоже предложила Оликее. Та протянула руки и молча позволила девушке надеть три браслета на одно запястье и три — на другое.

Последний дар был завернут в тонкую тростниковую сетку. Девушка вынула его из сундучка, достала маленький бронзовый ножичек из ножен на бедре и разрезала травяную обертку. Воздух наполнился заманчивым ароматом. Мальчик-солдат различил запах миндаля, имбиря, меда и рома. Или чего-то очень похожего на ром. Девушка протянула пирог Оликее.

— Их пекут раз в год и на год пропитывают вином. Готовят их исключительно для удовольствия Кинроува. Он посылает пирог новому великому и его кормилице как приветственный дар.

Пирог оказался размером с обеденную тарелку и плоским, как блин. Не сводя глаз с девушки, Оликея разделила темно-коричневый корж надвое. Одну половинку она преподнесла мне, а затем опустилась на прежнее место. Откусив кусочек пирога, она медленно прожевала его и проглотила, съела еще кусочек и еще.