Степной найдёныш. Сюзи. Кларенс. Кресси - Фрэнсис Брет Гарт

Джима. Спектакль был словно пародией на него, и в смехе, который наиболее потрясающие эпизоды вызывали у некоторых зрителей, ей чудился отзвук собственных сомнений. Однако она стерпела бы и это, но ведь Джим поведал свои тайны широкой публике, и теперь они уже не принадлежали только ей одной, она делила их со всеми, кто сидел в этом зале! А сколько раз он, наверное, поверял свою историю этой чужой развязной девушке, которая играет с ним (Бланш Бельвиль, как гласили афиши), и до чего скверно она ее выучила! Нет, сама Феба понимала это все по-другому — и его тоже! Когда разыгрывалась душещипательная развязка, она отвела грустный и пристыженный взор от сцены и посмотрела по сторонам. В группе, стоявшей у стены, она вдруг увидела знакомое лицо и заметила обращенную к ней ласковую и сочувственную улыбку. Это было лицо Кларенса Бранта.

Когда занавес упал и они с отцом встали, собираясь выйти из зала, Кларенс подошел к ним. Фебе показалось, что он словно стал старше, и она еще никогда не замечала в его облике столько благородства; в его глазах появилась печальная мудрость, а от его голоса ей вдруг захотелось плакать, хоть он и произносил слова утешения.

— Ну, теперь вы убедились, — любезно сказал Кларенс, — что с нашим другом не случилось ничего дурного? Вы, разумеется, его узнали?

— Да-да! Мы с ним виделись сегодня, — ответила Феба, чья провинциальная гордость заставляла ее сохранять довольный и равнодушный вид. — Мы уговорились поужинать вместе.

Кларенс слегка поднял брови.

— Вы счастливее меня, — сказал он с улыбкой. — Я приехал сюда только в семь часов, а в полночь мне уже нужно уезжать.

Феба помолчала в нерешительности, а потом сказала с притворной беспечностью:

— А как вам показалась девушка, которая играла с ним? Вы ее знаете? Кто она такая?

Кларенс внимательно посмотрел на нее, а потом спросил удивленно:

— А разве он вам не сказал?

— Нет.

— Это бывшая приемная дочь миссис Пейтон… мисс Сюзен Силсби, — ответил он спокойно.

— Так, значит, люди правду говорили, что она убежала из дому! — простодушно воскликнула Феба.

— Они говорили не совсем правду, — мягко поправил ее Кларенс. — Она захотела жить у своей тетушки, миссис Макклоски, жены антрепренера этого театра, и месяц назад поступила на сцену. Поскольку теперь выяснилось, что при удочерении не были соблюдены все необходимые формальности, миссис Пейтон не могла бы воспрепятствовать ей ни в том, ни в другом… даже если бы пожелала.

Тут забывчивая Феба вдруг сообразила, как неделикатно она поступает, расспрашивая Кларенса о Сюзи, и густо покраснела. Но ведь, несмотря на свой грустный вид, он вовсе не был похож на отвергнутого жениха.

— Ну, конечно, если она тут со своими родственниками, тогда другое дело, — сказала девушка смущенно. — Это ведь ей защита.

— Разумеется, — ответил Кларенс.

— И к тому же, — продолжала Феба неуверенно, — играет-то она… с хорошим своим знакомым… с мистером Хукером!

— И это тоже вполне прилично, если принять во внимание их отношения, — спокойно заметил Кларенс.

— Я… я не понимаю! — растерянно пробормотала Феба.

Саркастическая улыбка исчезла с губ Кларенса, когда он поглядел в глаза девушки.

— Я только что узнал, что они поженились, — мягко сказал он.

ГЛАВА XII

Долгий сезон цветов был особенно великолепен на широких равнинах и склонах ранчо Роблес. По счастливой ли прихоти почвы, зимних вод или ветра, разносящего пыльцу, но у каждой из трех террас были свои особые цветы, свои особые оттенки. Длинная ограда кораля, осевшая стена сада, часовня и даже бурые стены самой касы утопали в длинных кистях пышных люпинов, так что издали казалось, будто они медленно погружаются в волны темно-синего моря. На второй террасе разливалась река серебристо-золотых ромашек, в которых ленивые коровы тонули по колено. На третьей террасе, соперничая с солнцем, горели желтые одуванчики. Пологий склон, уводивший к темной зелени леса в лощине, превратился в широкий каскад алых маков. Повсюду, где зимой стояла вода, теперь пылали яркие краски. Казалось, дожди прекратились лишь для того, чтобы с неба хлынул ливень цветов.

Никогда еще эта красота — красота, которая словно питалась по-юношески жестоким забвением и уничтожением прошлого, не поражала Кларенса так сильно, как в ту минуту, когда он пришел к заключению, что должен навсегда покинуть эти места. Ибо все, что поведал Хопкинс о постигших его бедах, было, к сожалению, чистой правдой. Когда выяснилось, что, стараясь спасти дом Пейтона и купив для этого «сестринский титул», он сам оказался жертвой хитрого мошенничества, Кларенс спокойно примирился с потерей значительной части своего состояния и даже находил удовлетворение в мысли, что ему, во всяком случае, удалось закрепить за миссис Пейтон ее собственность. Но когда он обнаружил, что в результате у его арендаторов нет теперь иного права на их участки, кроме спорного права владения, он без колебаний возместил им из остатков своего капитала все затраты на улучшение земли. И только Гилрой добродушно отказался от возмещения. Остальные же, спокойно приняв его деньги, тем не менее остались при убеждении, что Кларенс был соучастником мошенничества и что, возмещая им убытки, он создает опасный и вредный для интересов штата прецедент, который может уменьшить приток переселенцев. Кое-кто подозревал, что он лишился рассудка. И только один человек, поверивший в его искренность, хоть и взял его деньги, но посмотрел на него с состраданием.

— Вы недовольны? — спросил его с улыбкой Кларенс.

— Да нет… вот только…

— Что же?

— Да ничего. Только я подумал, что человеку вроде вас должно быть очень тоскливо в Калифорнии.

Да, его мучила тоска, но не из-за потери состояния и возможных ее последствий. Пожалуй, он никогда полностью не сознавал, что богат; богатство было случайностью, а не законом его жизни и обмануло его, когда он единственный раз решил испытать могущество денег, так что, боюсь, он сожалел об их потере лишь платонически. Он еще не мог постигнуть, что, милосердно разорвав и разрушив узы и привычки определенного образа жизни, катастрофа обернулась для него скрытой удачей; он еще по-прежнему тосковал в безнадежной пустоте, оставшейся после гибели былых идеалов и крушения идолов. Он не сомневался теперь, что никогда не любил Сюзи, но все же утрата иллюзии любви была ему тяжела.

В то роковое утро, когда был обнаружен труп Педро, он коротко и решительно объяснился с миссис Макклоски. Он потребовал, чтобы она немедленно отправилась с ним и Сюзи к миссис Пейтон в Сан-Франциско. Обе они были слишком напуганы случившимся и теми странными взглядами, которые бросали на них