Ангелы-хранители - Дин Кунц

Шло время, и Тревис не переставал удивляться тому, как быстро Нора добилась успехов в обучении Эйнштейна чтению.

К середине июля они прочитали составленный ею букварь и перешли к чтению детских книжек в картинках доктора Сеусса, Мориса Сендака, Фила Паркса, Сюзи Бодал, Сю Дример, Мерси Мэйер и других. Эйнштейну, казалось, все они доставляли огромное удовольствие, хотя он явно отдавал предпочтение книжкам Паркса и особенно — по совершенно непонятным для Норы и Тревиса причинам — очаровательной серии Арнольда Лобеля «Лягушонок и жаба». Они носили детские книжки из городской библиотеки большими стопками, а кроме того, многие покупали в магазине.

Сначала Нора прочитывала их вслух, медленно водя пальцем под каждым словом, по мере того как она его произносила, а собака, наклонившись к книге, не отрываясь, следила за ним глазами. Позже Нора уже не читала вслух, а только держала книги открытыми и переворачивала страницы, когда Эйнштейн подавал ей знак — ворчанием или каким-либо другим способом, — что он осилил эту страницу и готов перейти к следующей.

Готовность Эйнштейна часами просиживать над книгами сама по себе доказывала, что он в самом деле прочитывал их, а не просто разглядывал картинки. Тем не менее Нора решила проэкзаменовать его по содержанию некоторых книг, задав вопросы по тексту.

Когда Эйнштейн прочитал «Один год из жизни лягушонка и жабы», Нора закрыла книгу и сказала:

— Хорошо. А теперь ответь мне «да» или «нет» на мои вопросы.

Они были на кухне, где Тревис готовил на обед картофельную запеканку с сыром. Нора с Эйнштейном сидели на стульях за кухонным столом. Тревис перестал готовить и стал следить за тем, как пес отвечает на вопросы.

Нора спросила:

— Когда однажды зимой лягушонок пришел в гости к жабе, жаба лежала в кровати и не хотела идти гулять. Правильно?

Эйнштейн повернулся на бок на стуле, чтобы высвободить хвост, и помахал им. Да.

Нора сказала:

— Но в конце концов лягушонок и жаба пошли кататься на коньках.

Пес пролаял один раз. Нет.

— Они пошли кататься на санках? — спросила она.

Да.

— Очень хорошо. Позже, в том же году, на Рождество лягушонок подарил жабе подарок. Это был свитер?

Нет.

— Новые санки?

Нет.

— Каминные часы?

Да, да, да.

— Отлично! — сказала Нора. — Что теперь будем читать? Как насчет этой книжки «Удивительный мистер Фокс»?

Эйнштейн энергично замахал хвостом.

Тревису очень хотелось более активно участвовать в обучении ретривера, но он не мог не видеть, что такая напряженная работа с Эйнштейном очень благотворно влияет на Нору, и поэтому не вмешивался. Он даже иногда валял дурака, задавая вопросы о том, зачем вообще надо учить собаку читать, отпуская остроты по поводу успехов пса или его литературных пристрастий. Этого было достаточно, чтобы удвоить Норину решимость продолжать занятия, проводить еще больше времени с Эйнштейном и доказать Тревису, что он не прав. Собака никогда не реагировала на эти придирки, и Тревис подозревал: она проявляет такую снисходительность потому, что разгадала психологическую игру Тревиса «действовать от обратного».

Было непонятно, почему Нора расцвела от своих педагогических занятий. Может быть, причина в том, что раньше она ни с кем так тесно не общалась — даже с Тревисом и теткой Виолеттой, — и само это общение с собакой побуждало ее все больше и больше выходить из своей раковины. Не исключено, что на нее оказывал благоприятное влияние тот факт, что она может передать псу часть своих знаний. По натуре Нора была широким человеком, ей доставляло удовольствие делиться с другими, но, вынужденная вести до этого жизнь затворницы, она не имела ни единой возможности проявить эту сторону своего характера. Теперь же у нее появился удобный случай раскрыть себя, и она щедро отдавала свое время и энергию, и эта щедрость доставляла ей самой огромную радость.

Тревис также подозревал, что в отношении ретривера Нора обнаружила свой природный материнский талант. Ее огромное терпение было сродни терпению хорошей матери в обращении с ребенком, и она часто разговаривала с Эйнштейном так нежно и любовно, что казалось, беседует со своим горячо любимым отпрыском.

Как бы там ни было, работая с Эйнштейном, Нора становилась все более свободной и открытой. Постепенно сменив свои бесформенные темные платья на летние белые хлопчатобумажные слаксы, яркие блузки, джинсы и майки, она помолодела лет на десять. Нора уложила свои роскошные черные волосы в парикмахерской и на этот раз не возвращалась к своей старой прическе. Она часто и заразительно смеялась. Разговаривая с Тревисом, Нора смотрела ему в лицо и редко робко отводила глаза в сторону, как делала это раньше. Часто дотрагивалась до него и обнимала рукой за талию. Ей нравилось, когда Тревис обнимал ее, и они теперь с легкостью целовались, хотя их поцелуи в большинстве своем по-прежнему оставались невинными, вроде тех, которыми обмениваются на первых порах подростки.

Четырнадцатого июля Нора получила известие, очень ее обрадовавшее. Ей позвонили от окружного прокурора Санта-Барбары и сообщили, что ей не надо давать показания в суде против Артура Стрека. Учитывая преступное прошлое, Стрек не стал настаивать на своей невиновности и защищаться от предъявленных ему обвинений в попытке изнасилования, угрозе физическим насилием, взломе и проникновении в чужое жилище. Он поручил своему адвокату договориться с прокурором. В результате с него сняли все обвинения, кроме угрозы физического насилиями. Стрек был приговорен к трем годам тюремного заключения без права на досрочное освобождение. Нора на радостях, празднуя это событие, впервые в жизни слегка напилась.

В тот же день Тревис принес домой очередную кипу книг, и Эйнштейн обнаружил среди них книжки — картинки и комиксы с Микки Маусом, и это привело пса в такой же восторг, как и Нору сообщение о разрешении вопроса с Артуром Стреком. Увлеченность собаки Микки, Дональдом Даком и другими героями Диснея, хотя и казалась загадкой, была несомненна. Эйнштейн не переставая вилял хвостом и в знак благодарности облизал с ног до головы Тревиса.

Все было бы прекрасно, если бы пес по-прежнему не бродил по ночам по дому от окна к окну, с явным страхом всматриваясь в темноту.

Во вторник утром пятнадцатого июля, спустя почти шесть недель после убийств в Бордо Ридж и два месяца спустя после побега собаки и Аутсайдера из Банодайна Лемюэль Джонсон сидел в одиночестве в своем кабинете на верхнем этаже здания правительственных служб в Санта-Ане. Он глядел в окно на сильный туман, покрывший, как одеялом, западную часть округа и делавший стоградусную[17]жару еще более труднопереносимой. Мрачный день соответствовал настроению Лема.