Тремор - Каролина Эванс

его? Феррари, новый самолет, его имя в Зале Славы? Как бессмысленно…

Дома пустота. Все идеально, дорого, чисто. Даже слишком. Лишь его награды все так же искрятся на полке.

Зайдя в комнату, Кирилл застыл. Взгляд уходил сквозь их блеск, сквозь все года, что он шел к ним. Они стоят, никем не тронутые, не видящие ничего, кроме редких лучей солнца из окон. Лишь горничная натирает их каждый день, чтобы те еще сильнее слепили его утром.

Когда он смотрел на них, вопрос «Куда идти?» сильнее обычного начинал сверлить мозг. Опять вереницы вариантов складывались в голове, и опять ни одна из них ничего не обещала ему.

Кирилл в изнеможении припал к стенке. Ему так нужен был знак. Какой-то ответ или хотя бы намек, что делать дальше. Закрыв глаза, он ушел куда-то глубоко в себя. Кажется, вся его суть слилась с вечностью.

Что-то упало в шкафу. Наверняка, с вешалки свалилась его куртка или еще какая-нибудь дребедень. Открыв дверцы, он закатил глаза. Так и вышло. И зачем ноги сами повели его к нему? Держаться на них не было никаких сил.

На полу оказалось очень уютно. Кирилл лег на него и стал разглядывать низ шкафа. Пыль под ним блестела в тусклом свете, и он тупо смотрел на нее, иногда рассекая кончиками пальцев.

Что-то мелькнуло в углу. Луч выделил из тьмы черную глянцевую поверхность. Нахмурившись, Кирилл потянулся к ней. Приятный холодок обдал ему руку.

* * *

Сначала он порывался ее выкинуть. Вернуться на ту дорогу и шагать по ней столько, сколько потребуется, чтобы… Чтобы что?

Это последняя ниточка, связывающая его с Таней. Последняя вещь, от которой веет теплом, хоть и смешанным с колкой удушающей болью. И он сохранит ее. Потому что в тот момент Кирилл понял, что больше у него ничего нет. Что больше ничего не волнует его опустевшую выжженную душу.

Это был знак. Танина палетка «Chanel», которую подарила ей мама. Маленькая черная коробочка с двумя перекрестными «С» на эмблеме. В ней было два проема — для кисточки и теней. Когда они закончились, она приклеила к нему их фото. Их лица на фоне розовеющего неба. Так близко друг к другу…

С грустной усмешкой Кирилл взял из нее крохотный пучок шафрана. Он рос у их домика в Провансе. В тот вечер Таня с таким странным взглядом сорвала эту веточку. Словно знала, что однажды эти полусухие лепестки будут для него так ценны.

Как иронично. Когда она выбегала из квартиры, в бурю, сквозь арки домов-колодцев, эта маленькая коробочка случайно выпала из ее кармана. Осталась лежать на ступенях лестницы, когда Кирилл возвращался домой. Ведь он так и не догнал ее.

Сжав палетку в руке, он повалился на кровать. Прямо так, в кожаных брюках, куртке и тяжелых шнурованных ботинках. Он знал, что никогда не забудет ее.

* * *

Прошло больше месяца с тех пор, как Кирилл стал посещать психолога. Картина его жизни все отчетливее складывалась перед ним. Чувство упущенного времени и сожаления неизменно преследовали его весь путь до машины. Выходя от миссис Лайтвуд, он с трудом сдерживал слезы. Казалось, вся жизнь прошла даром и ему никак не изменить этого.

Но одна надежда еще играла в нем. Ведь вскоре на сеансах они начнут обсуждать варианты выходов из тупика, и, может, тогда все страхи оставят его. А пока все, что ему оставалось — это существовать, сияя глянцем на публике. Фальшивая улыбка, поездки, бесконечные тусовки с каждым днем все больше убивали его. Последние силы Кирилл бросал на то, чтобы просто ждать. Столько, сколько придется, чтобы понять, куда двигаться дальше.

Но все разрушилось.

Так неожиданно, что он долго не мог поверить в это.

Однажды утром звонок. На часах семь утра — время, когда сон прочно владел его сознанием. Это был Берг. Вся заспанность вмиг покинула его.

— Какого черта?! — кричал он.

Ноги все больше отдавали тепло воздуху. Кирилл сел на кровать. Глядя в одну точку, уже тогда он понимал, что все кончено. Берг доходчиво, не церемонясь, объяснял ему это.

— Ты не понимаешь! Просто ни черта не смыслишь. Я говорил тебе, как важно вытерпеть эти полгода. Что журналисты все разнюхают, все найдут. Что скрыть от них ничего невозможно.

— И… Что теперь делать?

— А я не знаю, что делать. Лучше скажи, о чем ты думал, когда пошел в центр психологической помощи? В центр! Стеклянную высотку в самом элитном дистрикте города.

Кирилл размыкал губы, но ничего не мог сказать ими. Тяжело дыша, продюсер ждал его ответа, но его словно переклинило.

— Парень, ты вообще тут?

— Да, — вышел из него воздух с тихим полухрипом.

— Просто в нем работали лучшие специалисты и… Я был максимально осторожным. Никто не знал, что я хожу туда.

Из трубки раздался смех. Кирилл вздрогнул.

— Ты приезжал каждый раз на своей машине. Оставлял ее на парковке и проходил по служебному входу в мешковатом подобии одежды. Журналюги даже выцепили пару кадров, где ты ревешь в Лампоргини. И это по-твоему максимальная осторожность?

Пропустив пару смешков, Берг замолчал, словно что-то обдумывая. Крепко прижав телефон к уху, Кирилл вслушивался в звон тишины на другом конце провода. Суть его слов все не доходила до него. В голове мелькало лишь пару картинок. Лишь одно детское воспоминание.

Перед ним как тогда возникли серые стены класса. Насмешливые взгляды детей, их жадные до грязи улыбки, голос учителя, что держал его тетрадь, пока Кирилл стоял у доски, заламывая за спиной пальцы. Кровь все больше окрашивала изнутри щеки. Оставалась ровно секунда до посмертного позора, его гибели. Когда прозвучали строки его песни, весь класс залился почти истерическим смехом. Исподлобья Кирилл переводил взгляд с одного одноклассника на другого. В лице каждого из них читалось презрение. И чем дальше худосочный мужчина читал строки о той жизни, что он представлял себе, тем больше взвинчивался его голос на таких словах, как «вилла», «свой остров», «мировая слава». После них он специально делал паузу, давая всем хорошенько посмеяться над ними. А он стоял, ощущая, как все больше подбирается к ногам холод. Как все, что составляло Кирилла, его личность становится всеобщим материалом для публики. Как его больше нет.

Но тогда все было по-другому. После каждого удара судьбы он поднимался, загорался вновь, словно птица феникс. Впереди была та самая точка отсчета, что вознесет его на самый верх. И чтобы дойти до нее, Кирилл был готов пройти все. Все,