Бригада (1-16) - Александр Белов

хранилась у него. Жил он на территории ночлежки и занимал с семьей отдельный флигель. Белов отлично знал бородача еще со времен своего чеченского пленения, когда Шамиль помог ему и его команде расправиться с террористом Омаром.

— Да какая там проверка, — добродушно произнес Саша. — По вашим делам, — он кивнул на грузовик, — и так видно, что все идет нормально.

Шамиль степенно, не без гордости ответил:

— Да… развернулись мы. Урожай овощей в этом году такой, что и самим хватит, и кое-что продать можем. На вырученные деньги курятник хотим расширить. Маловат стал.

— Курятник — это хорошо! Звучит гордо, — Белов достал сигареты и закурил. Предложил Шамилю, но тот отказался. — Федор у себя?

Шамиль оглянулся на невзрачное одноэтажное строение в углу двора.

— Да вроде у себя был. Пойдемте, товарищ директор, я вас провожу. Может, позавтракаете у нас?

Белов и завхоз не спеша направились к зданию.

— Да нет, — заговорил Белов, — спасибо, поел дома. Я ж вчера из командировки прилетел, так Катя с Ярославой меня закормили. А вот если чайком угостишь, не откажусь. И это, Шамиль, попроще, давай — без чинов и званий.

Много воды утекло с тех пор, как они впервые повстречались в Чечне. Белов в представлении Шамиля был большим человеком, и он слегка робел перед ним, не зная как себя вести — то ли как с товарищем, то ли как с начальником. Но Белов при встрече всегда подчеркивал к нему свое расположение, а его больную олигофренией дочь любил и всегда баловал подарками.

— Как скажешь, Александр Николаевич, — охотно согласился завхоз.

Белов и Шамиль вошли в строение, миновали узкий темный коридор, вошли в каморку, служившую Федору кабинетом. Лукин сидел за грубо сколоченным из досок столом и читал внушительного размера том Владимира Соловьева. На лице хозяина ночлежки застыло глубокомысленное выражение.

— Бог помочь, Федор! — с порога громко сказал Белов.

Лукину, находившемуся в виртуально-православном пространстве рядом с великим философом, не сразу удалось вернуться к действительности. Он с трудом оторвал взгляд от страницы, отрешенно посмотрел на Белова, наконец, узнал его, и в глазах бывшего бича появилось осмысленное выражение.

— А-а… это ты, чудила грешный, — пробасил Лукин. — Созрел наконец для покаяния или как? — завел он снова свою проповедническую шарманку. — Пора, пора избавиться от погремушек потребительского общества, опутало тебя богатство твое по рукам и ногам, некогда о душе подумать… — он поднял очи горе и скороговоркой произнес: — Боже правый, податель жизни, прииди и поселись в грешнике сем, и очисти душу его от всякаго греха, и соблазна, и спаси, и помилуй… Аминь. Рад есмь видеть тебя, странник Александр. — Федор отложил книгу и покосился на сигарету в руках Белова. — И не кури зелье свое сатанинское здесь, чай, не в кабак пришел, а в обитель благости.

Белов с иронической улыбкой посмотрел на Лукина: мол, ты, Федя, в своем репертуаре, боговед ты наш! Однако сигарету потушил, потом обернулся к стоявшему за его спиной завхозу и попросил:

— Будь добр, Шамиль, чайку организуй, — а когда тот вышел, прикрыл за ним дверь и заявил: — Слушай, Фидель, ты понты свои православные брось, со мной этот номер не пройдет! Прибереги-ка их лучше для своей инвалидной команды, а я сам решу, когда каяться и в чем… И помыл бы ты своих странников. А то видел я двоих во дворе. Воняют, как скунсы.

— Ты, Саша, не путай чистоту тела с чистотой души, — обиделся за своих подопечных Лукин. — Это две большие разницы. Вася и Женя не скунсы, а страдальцы и жертвы перестройки. Великого ума люди…

— Чтобы бухать да на дно скатиться, большого ума не надо! — отрезал Белов.

— Ну, не скажи, не скажи, — сокрушенно покачал головой Федор. — Ученые мужи были, авторы эпохального открытия. Только ведь у нас в России дешев человек, вот и выкинуло их государство на помойку. Ты себя вспомни, на свалке-то кто тебя спас, когда братки подстрелили. Бомжи! Вот то-то и оно!

— Что, правда что ли, ученые? — усомнился Белов. — По виду не скажешь.

Лукин сотворил крестное знамение для подтверждения истинности информации.

— Правда, Саша, правда. Да ты садись, в ногах правды нет, в Боге правда.

Белов сел на один из стоявших у стола стульев и директорским голосом потребовал, чтобы Федор позвал своих квартирантов. Лукин оживился, он знал, что если Белов чем-то интересуется, то неспроста.

— Сейчас, — он встал, открыл окно и громко крикнул: — Эй, Лоцман, позови-ка Васю и Женю.

Едва Федор сел, как открылась дверь, и в кабинет вошел Шамиль. Он принес поднос, на котором были расставлены заварочный чайник, стаканы в подстаканниках и вазочка с печеньем, и незаметно удалился. Пока пили чай, пришли Вася и Женя, похожие друг на друга как близнецы, очевидно, из-за того, что оба были утомлены перманентным пьянством, оба с густыми, давно не стриженными шевелюрами и окладистыми неопрятными бородами.

— Ну, садитесь, братаны во Христе, — сказал Белов, указывая на стулья. — Я ваш новый пастырь, — пошутил он, а когда бомжи уселись, некоторое время изучал их, пытаясь разглядеть в глазах Васи и Жени проблески великого ума, о котором говорил Федор.

Но нет, самые заурядные глаза пьянчуг. В них тупое равнодушие утративших интерес к жизни людей.

— Ну, что, господа бичи, рассказывайте, что там у вас за открытие, и как до такой жизни дошли?

Мужики встревожено переглянулись.

— А он что, из милиции что ли? — спросил у Федора тот бомж, что был помоложе, как выяснилось впоследствии, Вася. — Ты же говорил, что в доме твоем все честь по чести, анонимно и без ментов.

Федор постарался их успокоить:

— Да нет, не мент он, нормальный мужик. Вы расскажите ему свою историю, Александр Николаевич зело интересуется.

Старший по возрасту хмурый с виду бомж Женя посидел немного, помолчал, собираясь с мыслями, затем, с трудом выдавливая из себя слова, заговорил:

— Мы работали на оборонку во времена СССР. Я доктор химических наук, а коллега физик, кандидат. Занимались сверхпрочными материалами, способными выдерживать высокие температуры. Все шло как нельзя лучше, мы изобрели заказанный военными материал с заданными свойствами, и тут СССР развалился, и наше открытие никому не понадобилось. Институт закрыли, мы без работы остались. И без средств к существованию, — горько усмехнулся Женя. — При социализме были в почете, при деньгах, хоть и небольших, и вдруг оказались за бортом. Не смогли приспособиться к дикому капитализму. Ну, и забухали мы с приятелем. Дальше больше. Опускались все ниже и ниже. Семьи наши развалились. Кто ж с такими, как мы, жить будет. Вот мы