Танганайский лев - Карл Фалькенгорст

— Что же, они все умирают от тоски по родине? — насмешливо спросил Осман.

— Умирают? Нет! — ответил Солиман. — Но тупеют, становятся не похожи на людей. Они, которые сражаются здесь, на своей родине, точно львы, при наших караванах оказываются всегда плохими солдатами. С потерей воли и свободы они теряют и свое мужество, так что из них можно делать только носильщиков да хлебопашцев: для полевых работ они весьма пригодны. Это, конечно, придает им тоже большую цену, и в Занзибаре их покупают весьма охотно. Жаль только, что эти орлы стали теперь так редки и вьют гнезда так высоко.

— Их уже долгое время оставляли в покое, и они, вероятно, успели сильно расплодиться! — сказал Осман. — Они стали теперь доверчивее, смелее, чем прежде. Мало-помалу они начинают спускаться со своих горных вершин в долину; их горные долины и ущелья кажутся им тесны. Невдалеке отсюда, немного южнее, ты увидишь прекрасно укрепленный со всех сторон тэмбе. В нем укрывается несколько сот человек, как говорят. Этот-то тэмбе и является целью нашей поездки. Ты, конечно, слышал о тэмбе Лугери?

— Да, конечно! — отвечал Солиман. — Но, скажи, понимают наши гребцы, когда мы с тобой говорим по-арабски?

— Ни слова! — проговорил Осман.

— Ну, так слушай! Этот Лугери — друг и приятель Мудимы и потому имеет громадные связи в стране.

— Я этого не слышал! — воскликнул Осман. — Напротив, он в очень стесненных обстоятельствах: ему грозит опасность со всех сторон. Он это знает и потому так сильно укрепил свое тэмбе. Муриро пялит на него глаза, как пантера на антилопу, а Индша, лютый пес из Ндэрее, бродит вокруг его двора и караулит добычу. Тебе придется поспешить, не то один из этих двух непременно опередит тебя!

— Будь спокоен! — ответил, улыбаясь, Солиман. — Неужели ты думаешь, что я в участке досточтимых вождей буду охотиться, не испросив их разрешения? Индша мой лучший друг, а Муриро скоро станет им. Оба они должны будут исполнить для меня роль гончих, которые загонят для меня дичь.

— Но что ни говори, у этого Мудимы есть-таки один сильный союзник: там, в этом нагорном гнезде, он приютил у себя гостя, того самого белого христианина, которого ты видел в Удшидши. Ты еще сам описывал мне его. Но я знал его раньше тебя. Когда ты поедешь со мной к Газельей речке, туда, на дальний Север, где священный Нил омывает берега, то многое услышишь о нем, об этом госте Мудимы; там его имя у всех на устах. Здесь его зовут Симба, а там у него было другое имя, там его звали Белая Борода-Нежное Сердце.

Некоторое время Солиман молчал, как бы собираясь с мыслями, затем продолжал.

— Да, они звали его Белая Борода, а побелела его борода не от времени, а от ужасов и неслыханных приключений, которые ему пришлось переживать. Одни уверяют, будто он поседел, когда боролся с глазу на глаз с громаднейшим рассвирепевшим быком. Другие говорят, что ужасы заколдованной пещеры, в которой укрывались черти и змеи, заставили его поседеть в одну ночь. Как бы то ни было, но человек этот — смелый, отважный до безумия. Я поручусь тебе, чем хочешь, что он не задумается и здесь проникнуть в глубь самых страшных ущелий и пещер, жилищ злобных духов этого озера и не побоится вызвать их!

— Разве человек этот колдун? — воскликнул Осман.

— Может быть, как знать! — ответил Солиман. — Но колдовства его я не боюсь, зато ружья его пусть бережется каждый: Симба целит так метко, что может на выбор сбить любой волос с головы человека!

— Ну, что касается этого, то беда еще не очень велика, — сказал Осман с видимым облегчением. — Еще не было случая, чтобы европейцы дрались или сражались с арабами, только в том случае, если мы нападали на них. Но мы не имеем ни малейшего повода нападать на Симбу!

— Ах, ты его не знаешь! И все вы не знаете его, — воскликнул немного раздосадованный Солиман. — Белая Борода-Нежное Сердце — таково его прозвище! Ну, а знаешь ты, почему он прозван Нежное Сердце? Потому, что он не может видеть, когда ловят негров, и, как это ведется испокон веков, уводят и увозят в рабство.

По его мнению, эти неверные черные псы — такие же люди, как сам он и как мы, правоверные, истинные поклонники Пророка. Он принадлежит к числу тех людей, которые требуют, чтобы мы повесили на стенку свои ружья и навсегда прекратили торг рабами; чтобы мы торговали только слоновой костью, перьями страусов и тому подобным пустым товаром.

— Ты просто басни рассказываешь, Солиман! — смеясь, воскликнул юноша. — Скорее все люди вымрут и исчезнут с лица земли, чем прекратится торг рабами. Твой Белая Борода-Нежное Сердце, верно, не в полном уме!

— Времена переменчивы! — серьезно возразил Солиман. — Точно так же, как ты теперь смеешься, смеялись и мы лет десять-двадцать тому назад в Бахр-эль-Газале. Но христиане сумели заставить египетского хедива изменить свой взгляд на дело, и целые громадные отряды войск были высланы им из Каира в Хартум, а из Хартума в Бахр-эль-Газаль. Все те пути и дороги, по которым до того мирно и спокойно шли наши караваны невольников, теперь заняты войсками; нас задерживают и принуждают возвратить свободу рабам, являющимся нашей собственностью, нашим источником богатства.

— Но такой образ действий немыслим! Это тот же насильственный грабеж! — с возмущением воскликнул Осман.

— Правильно ты сказал, — вздохнул старый араб. — Эти европейцы хотят перевернуть весь мировой порядок! Сначала они засылали к нам своих ищеек и соглядатаев. Эти ищейки разузнали все пути и дороги, по которым мы гоним свои караваны невольников, и затем стали проводниками или вожаками военных отрядов, воспрещающих нам вывоз рабов. Одним из таких ищеек был и этот Белая Борода-Нежное Сердце или Симба, как они называют его теперь. Он один-одинешенек идет в самый глухой девственный лес, вступает в дружбу с чернокожими и говорит им: вы такие же люди, как и арабы! Вы родились свободными и должны быть свободными. Мало того, он доставляет им оружие, порох и пули; учит их владеть этим оружием и говорит им: защищайтесь! Но это еще не все. Он становится сам в их ряды и побеждает арабов.

Когда он научит их стрелять без промаха и оставит громадные запасы оружия, пороха и пуль, то покидает их и идет дальше из одного селения в другое, из одной деревни в другую, всюду восстанавливает против нас этих чернокожих псов!

Лет десять тому назад он поселился у одного из самых смелых и отважных племен на берегу Газельей реки в далеком Судане в племени динки. Там он выстроил крепость, обучил их военному искусству, поставил вождем над ними рослого негра и дал ему в жены колдунью, которая своими чарами околдовала весь народ и управляла им, как хотела. В результате вышло, что эти динки восстали все, как один человек, сожгли несколько сериб и пролили немало арабской крови, а сами крепко держались в своей крепости.

Его уже давным-давно не было больше в тех краях, когда нам, наконец, удалось овладеть крепостью Сансуси. Ты видел того громадного невольника, который теперь мой первый слуга? Так это и есть тот самый комендант крепости, которого оставил после себя Симба в Бахр-эль-Газале. Мы хитростью взяли его, а то он дрался, как лев, и не сдавался до конца. Мы думали, что нам придется казнить неукротимого, но в нем сказалась природа негра: он был рожден для рабства, и мой хлыст вышколил его и сделал из него отличного раба.