Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт

Несмотря на всю свою раздражительность, Франц-Пауль имел доброе сердце. Он брал Алоиса с собой на рыбалку (его вторая страсть после машины). Вместе двое мужчин — Алоис чуть старше двадцати и его дядя за шестьдесят — удили жирную форель в речке, принадлежащей местному монастырю Планкштеттен. За эту любезность ветеринар бесплатно лечил 120 монастырских свиней. «Дядя Франц учил меня рыбачить, пусть не слишком терпеливо, зато упорно. Этим он сделал мне чудесный подарок — ни от чего в жизни я не испытывал столько удовольствия». Учитывая, что собственного сына у него не было, дяде это, наверное, тоже было приятно. Помимо их речки с форелью, он еще ходил на Альтмюль, четырехкилометровым отрезком которого владел единолично. А там, говорят, лучшая рыбалка во всей Баварии.

Первой любовью Алоиса была сестра Фанни Берта, его старшая (на четыре года) кузина. «Она стала предметом моей первой детской страсти; она деликатно поощряла меня, и мое сердце начинало бешено биться еще на вокзале в Гайзельхёринге, откуда я уезжал на летние каникулы». Много лет спустя Алоис признался, что передавал Фанни любовные записки от местного аптекаря, ее поклонника и возлюбленного, пока ее отец наслаждался послеобеденным сном. В награду мальчик получал пакетик леденцов. Нужно было соблюдать тайну, так как Франц-Пауль счел бы подобного ухажера недостойным своей дочери.

Фритц Браун, суровый и разочарованный в своих мечтах и стремлениях, возможно, подсознательно подражал тестю. Он тоже старался навязать железные правила своим якобы непокорным женщинам. Его должность преподавателя ремесел и технических дисциплин была вполне респектабельна, но в юности он метил куда выше. Теперь же вынужден был преподавать, чтобы содержать семью. Их отношения с Фанни постепенно стали напоминать отношения ее родителей, так же как и их противоположные взгляды на воспитание дочерей. По выходным он оставлял семью, отправляясь на рыбалку в одиночестве или в компании тестя. Он состоял в группе добровольцев под названием «Горный патруль», которая выходила в горы на поиски заблудившихся или погребенных лавиной альпинистов. Этим занятиям он посвящал все свободное время, что еще больше отдаляло его от жены.

Сегодня бывший дом Кронбургеров не узнать. Раньше он стоял на окраине города, но с тех пор Байльнгрис вырос, и старый дом оказался в центре. Теперь в нем разместился магазин Ströbl, предлагающий покупателю высококлассные бытовые товары — дизайнерские кухонные принадлежности, посуду, вазы — из тех, что дарят на свадьбы или к окончанию университета. Его окружают маленькие магазинчики (в одном, например, продаются лотерейные билеты) и уличные вывески, затеняющие его величественные, строгие формы. На заднем плане виднеются два шпиля — зеленый и золотой — городской церкви шестнадцатого века. Область, разумеется, римско-католическая: девяносто процентов населения Байльнгриса приверженцы этого вероисповедания. Нынешний Папа Римский, Бенедикт XVI, родился в соседнем городе Маркт-ам-Инн и служил в сане архиепископа Мюнхенского в маленьком городке Рупольдинг, тоже расположенном поблизости. В этой части Германии глубоко укоренилось самое что ни на есть консервативное католичество. По этой и многим другим причинам Ева и сегодня чувствовала бы себя здесь дома. Судя по всему, окружающая сельская местность мало изменилась. Широкая, утопающая в зелени долина Альтмюля остается сельскохозяйственной Утопией. На склонах холмов раскинулись поля (на многих растет хмель — его длинные стебли поднимают кверху треугольные подпорки из жердей) и густые леса, мимо которых теперь с севера на юг проходят автомагистрали между Нюрнбергом и Мюнхеном.

Байльнгрис не относится к тем образцово живописным местечкам, куда стекаются туристы. Однако он стоит здесь с пятнадцатого века, имеет девять кварталов, древние башни, много старых деревянно-кирпичных домов и красивых барочных зданий. Повсюду статуи Девы Марии, позолоченные таблички с названиями гостиниц и горшки с цветами. Трудно представить более подходящее место для отдыха, и Ева хранила память о Байльнгрисе всю жизнь, не в последнюю очередь и потому, что ее дед считался одним из самых выдающихся его горожан.

В июне 1914 года, когда Еве было два с половиной, наследник австро-венгерского трона эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена погибли от руки сербского националиста. Искра взорвала пороховой погреб Балкан, и не успело кончиться лето, как разразилась война. Это был, по выражению одного современного историка, «марш дураков» — долгий, бессмысленный и кровавый.

Находящихся в нескольких сотнях миль от Мюнхена Еву и ее сестер война практически не затронула. К концу войны запасы провианта истощились, и в архиве семейных шуток осталась реплика Евы, заявившей, что масло на куске хлеба заметно только по тому, как он блестит на солнце. Но бои не орошали кровью немецкой земли, воздушные атаки оставались делом будущего, гордый и прекрасный город Мюнхен не понес ущерба, и жизнь детей Браун с их матерью протекала по-прежнему, разве что глава семьи отсутствовал.

Сознание каждого немецкого ребенка заполнено музыкой и песнями, легендами и сказками, карнавалом из мишуры и эпоса, чудовищами и феями, волками и пасхальными кроликами. Леденящий кровь ужас и приторная слащавость сливались воедино. Впервые малыши сталкиваются с этим в детской, слушая навязчивые мелодии и стихи, лейтмотивом которых часто является насилие. Темный лес, окутанный туманом, населенный волками, гномами, ведьмами и нечистой силой, только и ждущими, как похитить ребенка, ведет в потаенные глубины немецкой души и потому заслуживает особого внимания. Многие песни и истории слагались задолго до объединения, когда Германия еще была раздроблена на десятки независимых княжеств. Связующим звеном между ними и признаком национального характера было величие немецкой музыки и поэзии, а также садистская жестокость историй, которые няньки рассказывали детям, еще не научившимся читать.

Детские песни — колыбельные, присказки, прибаутки — самая устойчивая из устных традиций. Повторяющиеся вновь и вновь в возрасте, когда все пять чувств обострены до предела и каждое ощущение в новинку, они запечатлеваются в подсознании навсегда. И в следующем поколении воскресают такими же, какими были впервые услышаны в те дни, когда ребенок не умел еще ни говорить, ни петь. Самыми ранними воспоминаниями Фанни Браун и ее дочерей были старые-старые песни Шуберта и Брамса на стихи Гёте, Гейне и Шиллера. Одна из наиболее знаменитых колыбельных Schlafe, mein Prinzchen, schlaf ein… приписывается Моцарту, но на самом деле, возможно, уходит корнями в куда более раннюю эпоху. Происхождение ее, как и всех устных преданий, точно неизвестно, но каждая немецкая мать напевала эту колыбельную, качая люльку с младенцем, заглушая его страх одиночества: «Спи, моя радость, усни…» И глазки малыша потихоньку закрывались. Вне всяких сомнений, Йозефа Кронбургер убаюкивала так своих дочерей, а они — своих, а значит, и Еву. Моя мать своим волнующим контральто пела мне ту же колыбельную, что ее мать пела ей. Даже сейчас, когда из колонок моего компьютера доносится ее писклявая электронная версия, я ощущаю ту самую послушную сонливость. Еще одна столь же нежная мелодия — «Колыбельная песня» Брамса. И это только две из сотен, многие из которых ныне забыты.