Есенин и Москва кабацкая - Алексей Елисеевич Крученых

закрытую церковно-учительскую школу, окончив которую 16 лет, я должен был поступить в московский учительский институт. К счастью, этого не случилось. Методика и дидактика мне настолько осточертели, что я и слушать не захотел.

Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16–17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице».

Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и неожиданно грянул в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел был Блок, второй Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба, которая продолжается и посейчас, несмотря на то, что мы шесть лет друг друга не видели.

Живет он сейчас в Вытегре, пишет мне, что ест хлеб с мякиной, запивая пустым кипятком и моля бога о непостыдной смерти.

За годы войны судьба меня толкала из стороны в сторону. Россию я исколесил вдоль и поперек, от Сев. Ледовитого океана до Черного и Каспийского морей, от запада до Китая, Персии и Индии.

Самое лучшее время в моей жизни считаю 1919 год. Тогда мы зиму прожили в 5 градусов комнатного холода. Дров у нас не было ни полена.

В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее.

Любимый мой писатель – Гоголь.

Книги моих стихов: «Радуница», «Голубень», «Преображени», «Сельский часослов», «Трерядница», «Исповедь хулигана» и «Пугачев».

Сейчас работаю над большой вещью под названием «Страна негодяев».

В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи, вместе с Кусиковым и Мариенгофом, на стенах Страстного монастыря или читали просто где-нибудь на бульваре. Самые лучшие поклонники нашей поэзии – проститутки и бандиты. С ними мы все в большой дружбе.

Засим всем читателям моим нижайший привет и маленькое внимание к вывеске: «просят не стрелять».

Еще интересные сведения из 2-й автобиографии:

– «В 1916 году был призван на военную службу. При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был предоставлен ко многим льготам. Жил в Царском… По просьбе Ломана, однажды читал стихи императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивы, но очень грустны.

Я ответил ей, что такова вся Россия. Ссылался на бедность, климат и прочее.

Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных баталионов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя…

В революцию покинул самовольно армию Керенского и проживал дезертиром, работая с эсерами не как партийный, а как поэт.

При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине.

Вместе с Советской властью покинул Петроград…

В 21 году вылетел на аэроплане в Кенигсберг. Объездил всю Европу и Северную Америку.

Доволен больше всего тем, что вернулся в Советскую Россию.

Что дальше – будет видно».

Так заканчиваемся 2-я автобиография Есенина.

В ней уже нет «страшных» слов, но озорство и «желтая грусть» разбросаны по ее строкам.

Приводимое ниже стихотворение Есенина из цикла «Москва Кабацкая», неоднократно цитированное критикой, не вошло, однако, ни в ленинградское издание, ни в издание «Круга», хотя и было напечатано в «Гостиннице для путешественников» № 1 (3) за 1924 год.

Оно представляет образец крайнего шатания и сумятицы Есенина:

Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот и веселый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист.

Ах! Какая смешная потеря!

Много в жизни смешных потерь.

Стыдно мне, что я в бога верил,

Горько мне, что не верю теперь!

Золотые, далекие дали!

Все сжигает житейская мреть.

И похабничал я, и скандалил

Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта ласкать и карябать,

Роковая на нем печать.

Розу белую с черною жабой

Я хотел на земле повенчать.

Это уже из мистики Мережковского! Старо-символический штамп особенно лезет из дальнейших строк:

Пусть не сладились, пусть не сбылись

Эти помыслы розовых дней.

Но, коль черти в душе гнездились,

Значит, ангелы жили в ней.

Так и вспоминается: «Люблю, тебя, дьявол, люблю тебя, бог». Зинаида Гиппиус, вы еще живы?

Вот за это веселие мути,

Отправляясь с ней в край иной –

Я хочу при последней минуте

Попросить тех, кто будет со мной, –

Чтоб за все грехи мои тяжкие,

За неверие в благодать,

Положили меня в русской рубашке

Под иконами умирать.

Этот мистический надрыв прозвучал и в предсмертном стихотворении Есенина:

Предназначенное расставание

Обещает встречу впереди…

Психолог Джемс как-то заметил, что пьянство способствует развитию мистики. На примере «Москвы Кабацкой» в этом нетрудно убедиться.

Книги А. Крученых

1925–1927 гг.

126. А. Крученых. – «Леф-агитки Маяковского, Асеева, Третьякова». М. 1925 г.

127. Его же. – «Заумный язык у Сейфуллиной. Вс. Иванова, Леонова, Бабеля, Ар. Веселого». М. 1925 г.

128. Его же. – «Записная книжка Велемира Хлебникова». М. 1925 г.

129. Его же. – «Язык Ленина». М. 1925 г.

130. Его же. – «Фонетика театра». 2-е изд. М. 1925 г.

131. Его же. – «Против попов и отшельников» – М. 1925 г.

132. Его же. – Ванька-Каин и Сонька Маникюрщица.

133. Его же. – Календарь.

134. Его же. – Драма Есенина.

134а. Его же. Гибель Есенина.