Гувернантка - Салли Лэннинг

– То, что произошло между нами, – большая редкость…

– Тебе виднее, ты специалист, – цинично заметила она.

– Не надо, Энн, – с мукой в голосе произнес он. – Нам ни к чему эта дешевая перепалка. Мы оба заслуживаем лучшего.

– Это ты так считаешь.

Мартин стиснул зубы.

– Ты не хочешь слушать объяснений, верно? Ты уже решила для себя, что я злодей, а Келли… он издал хриплый смешок, – что-то вроде белокурого ангела. Будь же взрослой, Энн. Ни один брак не распадается по вине только одного человека. Особенно, когда есть дети.

– Почему бы тебе не позволить Тори жить с Келли? – с вызовом спросила Энн. – Только не говори мне, что она этого не хочет.

– Но это так и есть.

Она нетерпеливо вздохнула.

– А почему тебя не было дома, когда случилась беда? Деловая поездка, кажется?

Энн наконец вывела Мартина из равновесия. Он в ярости уставился на нее.

– Можно сказать и так.

Она ринулась в бой.

– Ты был с женщиной, не правда ли? Почему бы еще тебе так ощетиниваться?

– Нет, неправда!

– Знаешь, что мне во всем этом не нравится? – заявила Энн. – То, что ты лжешь мне, Мартин. О Келли. О женщинах в твоей жизни. И при этом ожидаешь, что я упаду в твои объятия. – Она вцепилась в край стойки так, что костяшки пальцев побелели. – Я хочу, чтобы ты ушел. С меня достаточно. Более чем достаточно.

– Это еще не конец, Энн, – со зловещим спокойствием проговорил он. – Не обманывайся на сей счет.

– А кончаться и нечему – между нами ничего не было!

– Ты жестоко ошибаешься. Можешь меня не провожать.

Мартин вышел из кухни, и через мгновение за ним захлопнулась входная дверь. Энн стояла не двигаясь. Ее колени дрожали так, словно она бегом поднялась на высоченный холм; в наступившей тишине громко отдавались в ушах удары сердца. Всего один поцелуй, ошеломленно думала она. Как один поцелуй может перевернуть все? Когда ее целовал Брюс, она не испытывала ничего подобного тому неукротимому голоду, который охватил ее сейчас, обессмыслив все существовавшие ранее правила. Поцелуи Брюса были приятны, как и он сам. Возможно, отчасти поэтому они ни разу не делили постель.

Она поедет сегодня к Мартину и постарается рассеять страхи Тори. Если девочка будет рядом, вряд ли Мартин попытается снова поцеловать ее.

Но если он все-таки сделает это, как поступит она?

Ровно в четыре часа дня такси свернуло на подъездную дорожку к дому Мартина. Узорчатые чугунные ворота были открыты, и за ними виднелись ряды берез, дубов и сосен, ветви которых были покрыты пушистым снегом, – настоящий небольшой лес посреди города. Энн перевела взгляд на видневшийся впереди фасад дома.

Той ночью, поглощенная переговорами, она ничего вокруг себя не видела, поэтому теперь внимательно осматривалась. Дом, имевший подковообразную форму, был очень красив. Нижний этаж был построен из серого камня, а верхний облицован кедром. Кусты азалий и рододендронов были тщательно укрыты на зиму. Безукоризненно белый снег лежал на широкой лужайке, окруженной высокими соснами. В густых ветвях клена примостился шалаш, а поверхность маленького пруда была расчищена для катания на коньках. Для Тори, догадалась Энн, любуясь отраженным в окнах оранжевым и золотистым сиянием заходящего солнца.

Очень уютный дом. Совсем не соответствующий тому, что она знает о Мартине Крейне.

Энн расплатилась с таксистом, поднялась по ступенькам и позвонила. Дверь открылась почти сразу же.

– Входи, пожалуйста, – официально проговорил Мартин. – Я предупредил Тори о твоем приезде.

На нем были темные брюки и блекло-голубой свитер. Красивее мужчины я в жизни не встречала, подумала Энн. Это несправедливо. Черты его лица были четкими, словно высеченными из камня, поэтому слово «красивый» казалось не очень уместным. Они дышали силой и мужественностью. Стараясь, чтобы в голосе не прозвучало даже намека на теплоту, Энн сказала:

– Привет, Мартин, рада тебя видеть. – И проследовала за ним в дом.

Холл с дубовым паркетом был декорирован в солнечно-желтых тонах. Взгляд Энн последовал за изгибом изящной винтовой лестницы вверх, к развешанным без видимого порядка современным картинам, поражающим богатством красок и выразительностью композиций. У высоких окон тонкие ветви фигового дерева изящно нависали над амариллисами в глиняных горшках.

Сочные цвета. Тепло. Уют. Смущенная и обезоруженная Энн пробормотала:

– Как здесь славно.

– А чего ты ожидала? Средневековых доспехов и отравленных стрел?

На щеках Энн выступили красные пятна. Она посмотрела Мартину в глаза.

– Где Тори?

– Она с Плашем в детской, – усмехнулся он, – устраивают прием для кукол. – Мартин нахмурился. – Помнишь, той ночью она сжимала в руках плюшевого медвежонка… Тори ни на минуту не расстается е ним, хотя он постоянно напоминает ей о случившемся.

– Плаш, – повторила Энн. – Может быть, она видит в нем своего единственного защитника?

В глазах Мартина на мгновение отразилась мука.

– С ней была приходящая няня. Услышав шум, она потеряла голову и почему-то бросилась к экономке и ее мужу – они живут во флигеле за домом, – те и позвонили в полицию. Тори действительно осталась наедине с Плашем. Так что если бы не ты, Энн…

Энн невыносимо было смотреть на его лицо. Лишь огромным усилием воли она продолжала держать руки вытянутыми вдоль тела, тогда как ей хотелось разгладить горькие морщинки у его рта.

– Если бы не я, это сделал бы Брюс или кто-то другой, – легко сказала она. – Почему ты не ведешь меня в детскую?

– Да… – Он вынул руки из карманов. – Позволь, я помогу тебе снять пальто.

Мартин потянулся к ее плечам, но Энн ускользнула, не желая, чтобы он прикасался к ней.

– Значит, ты не забыла, – проговорил он.

Энн не стала притворяться, что не поняла его.

– Это больше не повторится.

– Не здесь. Не сейчас.

– Нигде. Никогда.

Он поднял бровь.

– Похоже, ты опять бросаешь мне вызов?

– Тори, Мартин.

– Я бы ничего не достиг в этой жизни, если бы пару раз не пошел на риск… ты должна помнить об этом.

Энн мило прощебетала:

– О, мне тоже приходилось рисковать. Но я предпочитаю собственные риски.

– Энн, – невыразительным тоном спросил он, – между тобой и Брюсом что-то есть?

Она могла бы солгать, сказать, что у них с Брюсом роман. И тогда Мартин наверняка оставил бы ее в покое. Но ей никогда не удавалось вранье, и пауза затянулась.