Игра в свидания - Беверли Брандт

Взгляд Лейни метнулся к кухне, где гремел посудой отец, потом опять на Триш.

— Ладно, — сказала она.

Одежда Лейни удивила Триш. Ее родные готовились к празднику — оделись не официально, когда одежда мешает расслабиться после сытного обеда, а нарядно, чтобы просто чувствовать себя красивыми. Лейни же была в старых джинсах с дырой над коленкой. Она теребила эту дырку все время, пока сидела рядом с сестрой. Лейни была босиком, ногти на ее ногах были неухоженными и даже ненакрашенными. Безразмерная тенниска грязноватого желто-коричневого цвета полностью скрывала ее фигуру. Нельзя было понять, толстая она или худая. Ее длинные темные волосы были неряшливо собраны в высокий хвост, как будто она не удосужилась расчесать их, прежде чем стягивать резинкой. И она все время смотрела в пол. Молчание затянулось — его нарушали только звуки из кухни, где что-то упало, а потом послышалось отцовское чертыханье.

Триш прокашлялась и облизнула губы. Она пожалела, что не захватила новый клубничный блеск для губ, который сегодня утром обнаружила в своем подарочном чулке, но тут же почувствовала угрызения совести. Теперь она сожалела, что не захватила некоторые из своих новых сокровищ, чтобы поделиться ими с Лейни, Судя по отсутствию мишуры, обрывков подарочной бумаги и лент, ее младшая сестра не получила сегодня никакого подарка.

— Гм, а вы уже посмотрели свои подарки? — спросила она, мысленно молясь о том, чтобы Лейни получила хоть что-то.

Лейни опять сунула палец в дырку на джинсах.

— Ага. Я получила… это… Духи. Маникюрный набор. — Она на мгновение подняла глаза, чтобы тут же опустить их долу. — Новые джинсы. Они не моего размера, но папа говорит, что их можно обменять.

— Если хочешь, я схожу с тобой, — встрепенулась Триш. Ей всегда нравилось ходить по магазинам.

Почему-то Лейни покраснела.

— Н-н-нет. Все нормально, — быстро проговорила она, и Триш нахмурилась. Почему это сестра не хочет, чтобы она пошла с ней в магазин?

— Но почему? Я знаю отличные молодежные магазины, — с жаром сказала она, решив, что Лейни считает ее очень старой. Она и сама в шестнадцать считала древними всех, кому за двадцать, поэтому не могла осуждать Лейни.

— Я люблю ходить по магазинам одна, — уперлась Лейни, не желая, чтобы сестра узнала, что отец купил ей одежду в «Гудвилле».

«Ладно, пусть так». Триш пожала плечами и почти встала с дешевого дивана. Зачем стараться наладить отношения, если Лейни не ценит этого. Она недавно в городе, и Триш могла бы показать лучшие тусовочные места и магазины, но если помощь не нужна, ее дело. Ей самой трудности не нужны. У нее есть работа, друзья, любимый молодой человек и замечательная семья, у нее много дел, причем интересных.

А у Лейни нет ничего.

Эта мысль ошарашила Триш, ей показалось, что ее ударили в грудь. Ведь здесь на нее смотрят как на взрослую. Может, готовность Лейни защищаться объясняется просто тем, что она обычный антисоциальный подросток.

Триш глубоко вздохнула и снова села на диван.

— Знаешь, если хочешь, чтобы я показала тебе город, я с радостью. Ведь у тебя есть мой домашний телефон?

Лейни кивнула.

— Отлично. А… вы с папой уже ели? — спросила Триш.

— Нет. Мы собираемся в ресторан. У нас на работе устраивается рождественский ужин, и родственники сотрудников могут участвовать за полцены, — сказал Карл, входя в комнату. В руке он держал треснувшую мерную чашку с водой.

«Он так и не нашел кувшин».

— Хочешь пойти? Папа будет работать, — добавила Лейни, и у Триш сжалось сердце, когда она без труда увидела в глазах сестры надежду.

Триш скрыла свое неудовольствие. Разве можно предположить, что она захочет есть всякую муру на фуршете в качестве «подарка» от администрации ресторана своим сотрудникам за работу в Рождество? Разве можно предположить, что ради этого она откажется от домашней еды в обществе мамы и остальных родственников? Сложная дилемма.

— Гм, не смогу, — ответила она. — Я должна ужинать со своими. Между прочим, меня уже ждут. Так что я пойду. Мама убьет меня, если я задержусь и ее индейка подсохнет. — Она сопроводила свои слова беззаботным смехом.

Правда же заключалась в том, что ей не терпелось выбраться из этой угнетающей атмосферы, из этого мрачного дома с почти увядшей елкой и неловкой тишиной.

И только потом, когда она полушутя-полусерьезно грозила одному из своих братьев смертью, если тот хотя бы подумает о том, чтобы бросить в нее пюре, ей пришло в голову, что нужно было пригласить Лейни на ужин. Мама не возражала против еще одного едока. Как всегда, у них дома готовили много. Можно было вообще накормить небольшой округ. Но тогда Триш подумала — а сейчас спросила себя, не придумала ли она это разумное объяснение, чтобы смягчить собственную вину, — что если бы Лейни сама этого хотела, ей достаточно было попросить.

У Лейни кончился шампунь, но она не хотела одалживать его у отца. В прошлый свой приезд ей нужно было срочно постричься и покраситься, и она выбрала один из салонов на популярной среди туристов улице Нейплза, на Саншайн-Паркуэй. Заплатив почти двести долларов за мелирование и укладку, она раскошелилась еще и на флакон шампуня за двадцать долларов, кондиционер и блеск для волос. Когда она по невнимательности оставила чек рядом со своими покупками на кухонном столе, отец ухитрился выставить ее полной идиоткой за то, что она потратила такие деньги на волосы.

— В «Уолмарте» на эти деньги я мог бы накупить десяток таких «два в одном», — заявил он, качая головой с таким видом, будто считает ее безмозглой курицей.

— Я могу это себе позволить. — Лейни пыталась не обращать внимания, но чувствовала, что с каждой секундой все больше и больше сутулится.

— Глупо вот так разбазаривать деньги. Ты должна их копить.

От нее потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы разжать зубы и ответить ему. Он не налоговый инспектор, поэтому нечего совать нос в ее дела. Она бы очень удивилась, узнав, что он накопил больше тысячи баксов, и это при том, что он не потратил ни цента на обучение своих дочерей в колледже.

— К тому же мне не нравится та зеленая бурда, что ты покупаешь. От нее волосам один вред, — добавила она.

С этими словами — победить его в споре было невозможно — она схватила свои покупки и чек, навлекший на нее столько неприятностей, и заперлась в маленькой ванной, уверенная, что уж здесь отец никогда ее не побеспокоит.

Так что после той ссоры Лейни просто не могла просить у него «ту зеленую бурду», которой он пользовался. Отодвигая в сторону ярко-желтую занавеску, она решила, что помоет голову обмылком, который валялся на краю ванны.

Она заперла дверь и включила воду, и для этого ей не понадобилось сделать ни шагу. Каждый раз, возвращаясь в дом отца, она поражалась тому, насколько мала эта ванная. Представители ее поколения предпочитали жить в тех микрорайонах, где дом площадью менее трех тысяч квадратных футов[1]по стандартам риелторов считался «милым бунгало». Эта ванная была едва ли больше гардеробной при спальне и вызывала у Лейни клаустрофобию. Стянув через голову тенниску, которую использовала в качестве ночной рубашки, она бросила ее на уродливый унитаз телесного цвета.