Дом, в котором горит свет - Эльчин Сафарли

Люблю,

Ани

Флора,

совсем не сплю ночами, неважно себя чувствую. Поэтому не писала, прости. В эти дни меня будто опрокинули на дно глубокой ямы, нет сил из нее выбраться. Чувствую огромную усталость. Единственное, что могу сейчас делать, это смотреть на воду, сидя в кресле. В нем же и засыпаю на пару часов ближе к полудню. А потом меня снова будит страх, не дает покоя. Страх, что больше вас не увижу.

Вчера попробовала подойти к плите. В погребе ждет ящик райских яблок, из которых собиралась приготовить варенье. Плоды душистые, малинового цвета, с сочно-хрустящей мякотью. Ох, любимое варенье! Ни с каким другим не сравнимое, с «хвостиками», за которые хватаешь яблоки прямо из баночки. Добавляю в сироп полукружья апельсина и палочку корицы (во вторую варку корицу вынимаю).

После сбора райские яблочки хранятся месяц, значит, у меня еще есть время, надеюсь, не сгниют. Огромное заблуждение, когда для варенья и джемов выбирают подпорченные, некрасивые плоды, мол, все равно варим, какая разница. Когда творишь на кухне, надо делать это красиво, иначе будет невкусно ни тебе, ни тем, кто пробует. C’est véritablement utile puisque c’est joli[16].

Видишь, как только твоя бабушка заговаривает о вареньях и джемах, сразу воскресает.

Нелли считает, что старость несправедлива и беспощадна. «У старости черные крылья, Ани. Стоит ей взмахнуть ими, как человек опустошается, выдыхается, как бутылка вина». Не согласна с подругой. «Если ты видишь старость такой, то так ты ее и проживешь. Я с сорока мечтала, что проведу закат жизни в доме у моря, в окружении банок с джемами и любимых людей… Не все получилось, как хотела, но это жизнь, у нее на нас свои планы».

Девочка моя, не виню ни в чем старость, не согласна, что она приходит вместе с болезнями и тревогами. То, что мучает меня сейчас, мучило и пятнадцать лет назад. Просто тогда мне не хватило знаний и решимости с этим разобраться.

Скучаю по Галиму. Нет физических сил сходить за малышом, да и не смогла бы за ним ухаживать – кружится голова. Сегодня позвонила в приют, услышала его голос. «Ани, ты быстро поправишься! Ведь Карим рядом, просто ты его не видишь. Я послал его к тебе, чтобы он защищал тебя от высокого давления, а дом – от северного ветра».

Я слушала голос Галима, и меня переполняли счастье и страх (прости, что снова о нем, измучилась). Счастье от того, что мальчик стал маяком для моего заблудившегося корабля. И страх от мыслей о том, что могу потерять этот маяк из поля зрения, что не наступит день, когда мы все – ты, Сара, Галим и я – сядем за один стол завтракать булочками с брусничным джемом.

Пытаюсь вернуть обострившиеся страхи в дальний угол внутри себя.

Скоро придет Нелли, принесет куриного супа.

Люблю,

Ани

Флора,

этот город – как красивый сон, после которого просыпаешься и радуешься, что все наяву. Будь дана мне еще одна жизнь, я прожила бы ее тут. В этом же доме у моря, вдали от большого города, временами поднимаясь в ближайший поселок за фруктами, сыром, хлебом и книгами. Покупала бы на неделю вперед и возвращалась в теплые стены, подальше от бешено мчащегося мира. Мне легче. Пока еще немного кружится голова, давление скачет. Позавтракала кусочком капустного пирога (Нелли прекрасно печет!) и чашкой мятного чая. Аппетита нет, заставляю себя.

Рада, что начала снова писать, девочка моя. Спешу сообщить, пусть и с небольшим опозданием: вчера вечером море звучало композицией Франсиса Ле. «Vivre pour vivre»[17] в оркестровке Мориа. Послушай и, если не видела, посмотри одноименный фильм. Музыка, операторская работа, костюмы от Ива Сен-Лорана – наслаждение. А какие там Монтан с Жирардо!

Утром вдруг вспомнила сад дома моего детства (писала о нем в первом письме). Проснулась (опять сморило в кресле), посмотрела в окно и на водной глади увидела наш сад в полутенях ранней осени. С темно-зелеными листьями, черной почвой, божьими коровками на стеблях.

Цвели гортензии. Мама купила саженцы у какого-то мальчишки на рынке. Обычно она покупала цветы у знакомых торговцев («надо знать в лицо тех, кто делится с тобой красотой»). А тут увидела здоровые, крепкие саженцы, подошла к мальчугану. Долго присматривалась, потом посмотрела на меня и сказала: «У него глаза с поволокой, рожден быть глубоко чувствующим. Такие глаза бывают на иконах… Возьму». Саженцы сразу принялись и подарили самые прекрасные метельчатые гортензии, которые я видела в жизни. В первых числах ноября мы с мамой обрезали кусты, связывали их на зиму, прощаясь до весны…

Дверь дома открыта, поскрипывает на ветру. В комнату врывается морская свежесть. Слышу, как слетаются к крыше чайки, надеются, что я вынесла им еды; как рачки скрипят в песке, когда волна отходит от берега; как возле маяка кто-то грудным голосом напевает песню о не вернувшихся кораблях.

Нелли снимает с веревки мои высохшие платья. Через мгновение она занесет их в дом вместе с соленым ароматом моря. Люблю подругу. Мы словно знакомы с прошлой жизни. Флора, так важно найти «своих». Тех, с кем будешь создавать бесчисленное число созвездий в своем космосе.

«Был я весь – как запущенный сад…» Словно зная о моем утреннем видении, с этими словами Есенина Нелли покрывает стол нежно-голубой скатертью. Ставит пиалу с брусничным джемом, следом достает хлеб. «В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить… Подруга, давай завтракать».

Медленно встаю с кресла, Нелли подходит ко мне, подхватывает за руку. Идем к столу. Я ни за что не скажу ей, что уже ела. Еще напишу.

Люблю,

Ани

Флора,

добралась, наконец, до Галима. Небо было в серых облаках, пахло дождем. Дело к осени. Когда я под руку с Нелли зашла во двор детского дома, Галим сидел у расписанной радугой стены и, напрягая щеки, дул вверх, в небо. Увидел меня, не отреагировал. Я села рядом, Нелли отошла покурить. «Что делаешь, малыш?» Он продолжал пыхтеть, будто надувал невидимый шар. «Хочу разогнать облака и освободить солнце».

Придвинулась к нему. «Помогу?» Он посмотрел на меня с обидой. Такой маленький, но взрослый. «Давай. Но знай, что я и на тебя дуюсь». Я стала дуть в небо. «Почему, малыш?» Неожиданно облака начали расступаться, по лицу малыша проскочил луч солнца. «Ани, вчера мне было что сказать, но не было тебя. Сегодня есть ты, но говорить не хочется». Распахнулись двери здания, во двор высыпали дети. Галим побежал к ним.