Трудно быть богатой - Мария Жукова-Гладкова

— Почему Алексей Владимирович вдруг решил установить свое отцовство? — заинтересовались милиционеры.

— Это надо у него спрашивать.

— Но вас его желание не удивило? — не отставали от меня.

Удивило, ответила я, но мне было все равно, так как я не сомневалась в результате анализа.

— Почему вы согласились?

— Чтобы отстал. Если он втемяшит себе что-то в голову, от него не отвяжешься, пока не сделаешь так, как он хочет.

— Не очень-то вы жаловали пострадавшего, — заметил допрашивавший нас с Катькой опер. — А ведь нефтяной король как-никак. Такие мужья на дороге не валяются.

— Предпочла бы его никогда не видеть, — ответила я. И это было правдой.

Домой мы с Катькой приехали только вечером, усталые и голодные, хотя милиционеры и угостили нас бутербродами. Мужики никак не могли успокоиться, увидев, на чем ездит жена нефтяного короля, а узнав, где мы живем с детьми и моим отцом, долго качали головами.

— Я — бывшая жена, — как мне надоело повторять одно и то же! — И Лешке всегда было плевать и на меня, и на детей. Если бы не Надежда Георгиевна, мы бы не видели вообще ничего из нефтяных денег.

— Но ведь если он умрет, ваши дети становятся наследниками огромного состояния, — напомнил настырный опер.

Мне он порядком надоел, поэтому я решила окрыситься и поинтересовалась, не считает ли он, что это я специально заманила бывшего мужа в лабораторию, чтобы он удостоверился в своем отцовстве, и воткнула нож ему в грудь.

— Нет, идея, как мы проверили, исходила от него, — сообщили мне (а разговор проходил уже после составления фоторобота в кабинете настырного опера, где сидели еще трое). — И вы действительно с ним не встречались больше двух лет. Да и выкидной финкой, наверное, не смогли бы воспользоваться.

— И на том спасибо, — сказала я, подумав, что подобные ножички видела лишь в фильмах, а сама в руках никогда не держала.

Опер посмотрел на меня внимательно, потом извлек из своего захламленного стола какую-то папку, порылся в ней и разложил передо мной веером несколько фотографий, сделанных в разных местах. Не было только стандартных — в фас и в профиль, — хотя, по его мнению, теперь появилась надежда, что и они вскоре присоединятся к коллекции. На всех был изображен «медик», с которым я встретилась на лестнице: развлекающийся в сауне с очаровательными юными леди, за столом в ресторане с отталкивающего вида друзьями, пьющий пиво в одиночестве на фоне какого-то собора, явно заграничного.

— Вам крупно повезло, — сказал мне опер. — Ну, может, потому, что у этого типа имеется одна слабость: женщины. Но все равно будьте осторожны. Я на всякий случай оставлю вам свою визитку. Если вдруг появится на горизонте — звоните немедленно.

— Как его хоть зовут? — устало спросила я.

Присутствующие в комнате дружно засмеялись.

— Как зовут сейчас, сказать затруднительно. Изначально был Виталием Суворовым. В последний раз, когда мы выходили на его след, — Владиславом Суриковым. То есть всегда инициалы В. С. Он носит, не снимая, на правой руке перстень с таким вензелем.

— Понятно, — сказала я, вставая.

Самый старший по возрасту мужчина в кабинете, сидевший напротив того, которому поручили мое дело, внезапно задумчиво произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Странно, что Суворов не убил с одного удара. На него не похоже.

— Ну, у всех случаются осечки, — заметил третий, находившийся в комнате. Четвертый кивнул.

На меня больше не обращали внимания, обсуждая, как повезло моему бывшему и что же сегодня случилось с господином Суворовым, любителем ножей и женщин. Оказалось, что он в состоянии бросить свое любимое холодное оружие на десять метров из любого положения и попасть точно в сердце. Или на этот раз он слишком торопился? Я не стала ждать продолжения дискуссии, да и меня, пожалуй, тут больше не желали видеть.

Уходя, я заметила среди множества бумаг на столе самого старшего мужчины один из своих шедевров под названием «Маньяк и принцесса» с закладкой где-то посередине. Неужели и в милиции читают то, что я кропаю поздними ночами? Или это вещдок?

Интересно было бы узнать мнение представителей компетентных органов о собственных опусах, но я постеснялась представиться. Хотя, может стоило попросить у них материала для будущих шедевров?

* * *

Катьку и себя я накормила тем, что вчера привез Лехин телохранитель по его приказу.

— А это что за бутылки? — спросила дочь, уставившись на помойное ведро.

Я пояснила.

— С закручивающимися крышками, — отметила Катька. — Для сока пойдут. Скоро смородина созреет. — Катька у меня не по годам хозяйственная и уже здорово мне помогает. С другой стороны — опять гены. У моей мамы тоже была такая страсть к домашним заготовкам. Но сейчас мои мысли занимала совсем не обработка будущего урожая.

Не успела я помыть посуду, как раздался телефонный звонок. К нам в гости собиралась Надежда Георгиевна.

— Готовься встречать бабушку, — сказала я Катьке.

Она появилась довольно быстро, так что я могла сделать вывод: звонила она из машины. У свекрови имелся верный шофер, который возил ее еще в советские времена, правда, теперь он из «волги» переместился в «вольво». Надежда Георгиевна, в отличие от сына, шофера на улице не бросала и относилась к нему трепетно.

— Коля в комнате посидит, телевизор посмотрит, — безапелляционно было заявлено мне.

Мы с Колей были давно знакомы, он мне кивнул и отправился туда, куда сказала начальница. Свекровь без приглашения проследовала на кухню.

— Катенька, пойди телевизор посмотри с дядей Колей, — просюсюкала она внучке.

— Не пойду, — последовал ответ.

— Катя, если взрослые говорят… — тон тут же изменился.

— Все равно не пойду.

— Оля, как ты ее воспитываешь?! Что ты ей позволяешь?! — Надежда Георгиевна перешла на вопль.

— Давайте оставим тему воспитания на потом, — ответила я, наверное, излишне резко. — Я устала. И она устала. Да и вы тоже. Лучше скажите, как там Леша?

Поняв, что ей с нами больше делать нечего, а я намерена в самое ближайшее время отправить бабушку по месту прописки, Катька удалилась сама и стала что-то обсуждать с дядей Колей. Мы с Надеждой Георгиевной остались на кухне вдвоем.

Оказалось, что бывшему мужу сделали операцию и сейчас он находится в реанимации. К счастью, лезвие не задело не только сердце и его оболочку, как боялись врачи, а вообще ничего жизненно важного, поэтому жить Лешка будет. «Если, конечно, не добьют в больнице», — почему-то подумала я, но вслух мысль озвучивать не стала. Неизвестно, как бы свекровь отреагировала на подобное заявление, а мне ругаться с ней не хотелось. Да и жалела я тетку: Лешка — ее свет в окне.