Империя Independent - Игорь Анатольевич Верещенский

дома, синяки и фингалы объясняя драками на улице. А поскольку они с ним тоже случались нередко, то истинное происхождение синяков объяснить было трудно. Нередко он сам провоцировал их в школе или на улице, желательно на глазах учителей, чтобы новым слоем ссадин и синяков спрятать те, что получал дома. И чтобы все думали, что это он всегда здесь их получает. И чтобы отдел опеки поверил в это, наведя о нём справки в школе. А всё потому, что в детдоме он однажды уже побывал.

Да, он редко чего боялся, но сейчас, как назло, он был не один. С ним были малолетки. А эти ведь всё могут выболтать, как ни угрожай… Семён отвлёк его:

– Что с ним? Он на полу? Он по-моему лежит на полу!

– Верно, глазастый; он на полу.

– И правда, что с ним? – проговорил Белка, от испуга даже перестав суетиться.

– Иди и проверь.

– Я?

– А кто, я?

– Ну… – он покосился на Семёна, раздумывая, стоит ли напомнить, что это всё для него делалось. Пашка разгадал его мысль:

– Хомяк уже своё дело сделал. Иди теперь и проверь, что с ним! Заодно заберёшь очки, вон они валяются… – Павлу нужно было время. Он сам не знал, что делать. Не дай Бог сторож…

– Ну ладно, – нехотя отозвался Белка, приоткрывая дверь. – Только как я проверю-то?

– Ты на ОБЖ ходишь? Вот и вспоминай. Зря, что ли, Гуля Ахмедовна так старается?

Попытка разрядить обстановку успеха не возымела. Белка сглотнул и вышел в холл, не сводя глаз со сторожа. Их учительница по ОБЖ, Гуля Ахмедовна, чьё имя само по себе нередко вызывало улыбку, и правда очень рьяно относилась к своим обязанностям, не уставая показывать на видавшем виды манекене, где щупать пульс и как делать искусственное дыхание и массаж сердца. Много лет подряд на школьном конкурсе учителей, где присваивались звания типа «самая обаятельная», «самая добрая», «самая женственная», «самая красивая» и т.д., Гуле Ахмедовне доставалась почётная награда «самая эрудированная», поскольку ни одно из других званий не подходило к ней даже близко. Белка же точно решил, то ограничиться, максимум, проверкой пульса на руке… очки Хомяка валялись под ближайшей вешалкой. Бесшумно передвигая ногами и не дыша, он смотрел в их сторону, тем самым лишь пытаясь обмануть себя – взглядом всё равно косился на Георгия Афанасиевича, пытаясь уловить малейшее движение губ или век.

Чуя, должно быть, новую добычу, несколько мух вылетели из коморки в гардероб и нарушали тишину своим противным нервным жужжанием. Гудели мухи, гудел холодильник в коморке, гудел даже свет… всё это хорошо улавливал обострённый слух Белки. Медленно подобрав очки, он повернулся к сторожу и сжал очки в руке, точно ища в них защиту. На лбу его выступил пот, и одна из мух поспешила туда сесть – Белка лишь слегка мотнул головой… рот Георгия Афанасьевича был открыт, рядом с головой образовалась небольшая лужица слюней. От него веяло перегаром и, кажется, тухлой курицей… или это из коморки…

Белый приблизился. Осталось только наклонится и дотронуться до руки. И ребята, как назло, молчат. А вдруг они уже смылись? Белка оглянулся… и костлявая, деформированная артритом рука намертво сомкнулась на его лодыжке.

Последний хриплый выдох вырвался из груди сторожа, последняя надежда перед падением в темноту вечности. Отчаянный рывок из последних сил; просьба о помощи и безумный страх смерти были основой этого движения, но Белка, разумеется, воспринял всё иначе. Тело его среагировало быстрее мозга – он рванулся прочь, но хватка была цепкой; и падая он даже не успел подставить руки, которые, казалось, старались убежать отдельно от всего остального, и неслабо приложился подбородком об пол. Он даже забыл закричать. Вопль вырвался только теперь, и уже от боли, нежели от страха. Свободной ногой он отбивался что было мочи, пока наконец не услышал хруст позади и не почувствовал, что его щиколотка свободна.

Одновременно с ним взвыл и Хомяк. Ситуация явно выходила из-под контроля; Пашка опасался, как бы крик не услышали снаружи. Да и сам он струхнул – всё-таки от детского возраста он ушёл недалеко. Пропустив в дверь ревущего Белку, они втроём бросились к выходу через коридор второго этажа.. Пашка долго возился с ключами, и полегчало ему лишь когда дверь была заперта, а внутри остался один несчастный сторож да мухи.

Хомяк с Белкой улепётывали что было сил. Пашка быстро нагнал их:

– Стоять!

Но те и думать про него забыли. Выбравшись за калитку, Павел схватил их обоих за шиворот и хорошенечко встряхнул. Были они уже за детской площадкой у трансформаторной будки, за которой частенько квасили бомжи и на которой красовался примитивный портрет Цоя. А однажды они нашли там среди бутылок и пакетов дохлую кошку и потом долго ходили на неё смотреть, наблюдая, как она разлагается.

– Стоять! Пошли сюда, придурки… – Пашка затащил их за будку, отдышался. На Белку было страшно смотреть: подбородок распух и выглядел как огромная красная кочка на его аккуратном миниатюрном личике. – Вы мужики или нет? – Призывал Павел, но похоже его авторитет ввиду случившегося сильно пострадал. Нужно было сделать что-то весомое.

– Я язык… я откусил язык! – Прошамкал Белка, показывая кровавые зубы.

– Не неси чушь! Если бы ты откусил язык, ты бы не смог говорить.

– Что теперь с нами будет? Я не хочу в тюрьму! – Поднывал Хомяк.

– Никто тебя… нас в тюрьму не посадит! Если вы прекратите ныть и возьмёте себя в руки. Никто ничего же не видел и не знает, кроме нас троих. И потому мы теперь с вами заодно.

– Он схватил меня! Ты видел? За ногу!

– Это был… просто рефлекс. Остаточный рефлекс мышц, такое бывает.

– Надо… позвонить в скорую! – Спохватился Хомяк и начал искать свой телефон.

– Слушай! Никто никуда звонить не будет. Уже поздно всё равно. Так…

Павел подобрал с земли осколок стекла. Из-за этих малолеток ещё калечить себя придётся! Но что поделать… надеясь про себя, что на осколке не окажется никакой заразы, он вытер его футболкой и провёл острым краем себе по ладони.

– Семён! Давай руку.

– Ты что? Не… не нужно…

– Давай!

Со слезами на глазах Хомяк протянул пухлую, влажную руку, и взвыл от боли, когда пот смешался с кровью.

– Денис, теперь ты!

Белка тоже протянул дрожащую ладонь.

– А теперь, – сказал Пашка, отбросив осколок, – давайте ваши руки сюда.

Их руки слились в кровавом рукопожатии. В союзе, который должен был обеспечить единство и тайну. По крайней мере, Павел очень на это рассчитывал;