Страга Севера - Сергей Алексеев

Всё это Арчеладзе, разумеется, относил к больному воображению несчастного и воспринимал спокойно сказочную историю от первого до последнего слова, кроме двух существенных, имевших зримое подтверждение деталей: звериную шерсть Зямщица и партийный значок из золота. Первое обстоятельство можно было объяснить гормональными изменениями в организме, произошедшими из-за климатических условий и мощнейшего стресса, наконец, природной предрасположенностью к волосатости, однако второе пока не укладывалось в логическую систему. В Западной группе войск в Германии Арчеладзе пришлось почти три года работать в группе по розыску военных преступников, поэтому символическую бижутерию национал-социалистической партии он знал хорошо, в том числе и подобные значки, правда, выполненные из алюминия и реже — из бериллиевой бронзы. Золотой он видел впервые, хотя слышал о таких, и поэтому поставил срочную задачу «сиделкам»: изъять на одну ночь значок изо рта Зямщица и провести экспертизу. К утру на столе Арчеладзе уже было заключение, в котором значилось, что исследуемый предмет является отличительным знаком национал-социалистской партии Германии сороковых годов, что выполнен он из золота девяносто восьмой пробы на немецком монетном дворе и, судя по чистоте оттиска штампа, является примерно семьсотпятидесятитысячным экземпляром. Кроме того, к заключению была приложена справка, что подобных золотых значков было изготовлено около полутора миллионов штук, но всего десяток попало на галстуки и лацканы. Остальные хранились до победы на Востоке в ведении Бормана и составляли часть партийной казны.

Полковник Арчеладзе дочитал документы и ощутил, как ожили и зашевелились на голове корни выпавших волос…

Он разжал кулак: тёмно-серый железный медальон на потёртом шнурке оставался теперь единственным предметом, доказывающим существование подземного мира «Стоящего у солнца». Возможно, это был параллельный мир или ещё какой-то, если исходить из новомодных теорий, но он был реальный и осязаемый, как напитавшая шнурок и засохшая кровь Страги.

А пчеловод Пётр Григорьевич пытался увлечь, а потом утащить мокрого и продрогшего Мамонта.

— Замёрзнешь, рыбачок! Пойдём, там баня натоплена… Эй, да пойдём, говорю! Ты что, заболел? Откуда ты вынырнул-то? А ну, пошли!

Русинов вырвался, показал медальон:

— Страга погиб… Видишь? Где Валькирия?

— Страга? — Пчеловод потянулся рукой к медальону. — Как? Не может быть!..

— Тебе просил передать… — Он встряхнул головой, с трудом вспоминая слова Страги. — Чтобы Даре сказал: не отправляйте меня несолоно хлебавши… Погоди, что же ещё?.. А, Валькирия! Где Валькирия? Собака привела сюда… Где, говори! Я был там, на стыке континентов, видел живых и мёртвых…

Пчеловод неожиданно бросился бегом в гору, споткнувшись на каменной осыпи, стал карабкаться вверх на четвереньках и скоро скрылся из виду, а Русинов встал и снова полез в воду. Каким бы ни был ирреальным этот мир на стыке материков, вход в него существовал! Причём где-то рядом! Им пользовались и Страга, и Варга, когда после лечения внезапно исчезли с пасеки, и, возможно, сам Пётр Григорьевич. Не зря он сидел здесь! Скорее всего, служил привратником, охраняющим подводное устье пещеры. Здесь можно было ходить зимой, через прорубь, из которой пчеловод брал воду, и не оставлять следов…

Русинов забрёл по пояс, ледяная вода сковывала мышцы, захватывала дыхание. Он понял, что на мелководье не может быть входа: подземная речка впадала где-то на середине глубокого плёса, потому его гладь была неспокойной даже в самую тихую погоду. Двигаясь против течения, он забрался по грудь и услышал, как где-то за пасекой взвыл мотор, и через мгновение оранжевое крыло дельтаплана замелькало среди высоких прибрежных сосен. В тот же миг дно выскользнуло из-под ног, однако подводный поток вытолкнул его на поверхность, а течение вновь вынесло на мелководье. С полубезумным упрямством Русинов встал на ноги и опять побрёл в глубину. На ходу он поднял тяжёлый камень, чтобы не отрывало ото дна, и, забравшись по горло, нащупал ногой его край. Тело от холода потеряло чувствительность; он не ощущал давления струй, но зависшую над подводной бездной ногу выбрасывало вверх вертикальным потоком, чуть не опрокидывая его вниз головой. Перед глазами вспучивалась поверхность воды — подземная речка была здесь! Оставалось набрать побольше воздуха и, обняв камень, нырнуть в эту пропасть, но лёгкие закупорило, сдавило спазмом гортань. Он потянул носом и, потеряв равновесие, захлёбываясь, пошёл вниз головой. Руки инстинктивно разжались, камень выскользнул, и восходящий поток вытолкнул его на поверхность…

В этот момент он услышал знакомый, долгий крик:

— Ва! Ва! Ва!..

Над обрывом стояла высокая женская фигура с поднятыми к небу руками, длинные белые одежды, вздуваемые ветром, делали её призрачной и бестелесной.

— Валькирия, — прошептал он ледяными губами. И понял, что замерзает. Холодная смерть уже сломала волю к движению, сковала мышцы. В ледяной воде ему стало тепло и мягко, как в пуховой постели. Разве что под животом шуршал гравий — река выбросила его на отмель и теперь волокла, как бревно. А умирать было легко и приятно, ибо чудилось, как, не касаясь земли, с высокой кручи к нему медленно слетает Валькирия — вьются волосы по небу! И очарованный этой невесомостью, он сам будто бы наливался тяжестью, каменел и примагничивался к земле. Неожиданный приступ кашля сломал его пополам, изо рта ударил фонтан воды. Он не удержался на ногах, упал сначала на колени, потом на четвереньки; где-то в глубине сознания заметалась стыдливая и беспомощная мысль, что он оказывается перед Валькирией в таком неприглядном виде, бессильный, жалкий и раздавленный земным притяжением. Изрыгнув воду из лёгких, он едва отдышался и поднял слезящиеся глаза…

Вместо подземной богини, вместо таинственной Девы, поднимающей павших воинов с поля брани, он увидел Ольгу, сбегающую вниз по берегу в расстёгнутом белом халате. Она безбоязненно пронеслась по мелководью, схватила за руку:

— Саша! Боже мой! Саша! Вставай!

— Где… Валькирия? — хрипло дыша, спросил он. — Я видел… На обрыве…

— Что ты, милый, — она встала на колени и стремительно, чуть касаясь губами, стала целовать его лицо. — Что ты!.. Тебе почудилось! Вставай! Иди за мной!

Русинов встал на колени, обнял её ноги:

— Ты — Карна? Признайся мне, Карна?!

Она вдруг отшатнулась, роняя его в воду, схватилась за свои волосы.

— Почему ты назвал меня так? Я не Карна! Смотри, это мои космы! Я не Карна! Не накликай беды!

— Страга сказал — собака приведёт… Она привела к тебе!

— Ну, хорошо, хорошо, — вдруг сдалась она. — Я — Валькирия! Вставай! Поднимайся на ноги!

Неуправляемое тело вдруг стало послушным. Он медленно распрямился, но идти не смог. Тогда она запустила руку под свитер и начала растирать солнечное сплетение. Русинов чувствовал лишь толчки её ладони, потом возникло тепло, в одной точке, будто искрой ожигало…