Мятежница - Марина Эльденберт

Сердце защемило, казалось, болеть сильнее оно просто не может, но болело. Мрак считал, что я должна была передать весть стражникам? Чтобы те воплотили в жизнь свой чудовищный план.

— Конечно же не ты прошла тайным ходом, чтобы предупредить стражей об уничтоженном Древе и смерти старой карги? Смерть артанца — не убийство? А что насчет остальных, фрейлина?

Магией ударило наотмашь. Ударило, опрокинув навзничь, заставляя судорожно хватать ртом воздух. До тех пор пока я не смогла приподняться, дрожащими руками опираясь о ледяной пол. Ладонь ужалило так, что я едва не вскрикнула: подо мной оказался кинжал, присыпанный каменной крошкой. Это был словно знак свыше!

Перехватив его, я рывком бросилась на артанского князя, короткий замах — и запястье обожгло болью. Кинжал звякнул об пол, а в следующий миг мне больно надавили на шею. В глазах потемнело, и я повисла в его руках сломанной куклой.

— Я сохраню тебе жизнь, фрейлина, — холодно произнес он. Холодно и равнодушно. — Ты привела меня сюда. За помощь надо платить.

— Подавитесь своей щедростью, — сдавленно прошептала я.

Меня с легкостью взвалили на плечо: не в силах пошевелиться, ткнулась лицом ему в спину. Перед глазами покачивался пол, обагренный кровью, волосы стекали по темной одежде князя. Камни рассыпались на нашем пути, и я закрыла глаза. Лучше смотреть в темноту, чем на монстра без сердца и совести и на оставшихся в подземелье навеки. Оставшихся там по моей вине.

«Предательница! Ты выдала нас артанцам!»

Крик и судорожный хрип Лидии, оборвавший ее жизнь, стали последней каплей воспоминаний. Я не обращала внимания ни на лестницы замка, по которым мы поднимались, ни на артанцев, попадающихся на пути. Мы вновь оказались в покоях ее светлости, и, когда за нами сомкнулись двери, Мрак швырнул меня на постель.

— Попытаешься бежать — умрешь, — жестко произнес он.

С губ сорвался смешок, я с трудом приподнялась на локтях: похоже, возможность двигаться понемногу ко мне возвращалась.

— Вы же обещали подарить мне жизнь!

— Жизнь. Не свободу. — Он шагнул ко мне, и я с трудом подавила желание отпрянуть. — Я научу тебя ценить жизнь, фрейлина. И свою и чужую.

Не говоря больше ни слова, артанец развернулся и вышел. А я без сил рухнула на кровать и закрыла глаза.

Весь остаток ночи я проворочалась: то соскальзывала в тяжелую полудрему, где меня мучили кошмары, то возвращалась к действительности. Вскидывала голову, и становилось еще страшнее. Потому что в голове возникали картины случившегося в подземелье. И, в отличие от снов, они были реальны.

Чтобы сдержать слезы, сильнее сжимала кулаки, вонзала ногти в многострадальные ладони. Кольцо клеймом горело на пальце, я несколько раз порывалась стянуть его и бросить в огонь. Но потом напоминала себе, что мой путь не закончен и что теперь только от меня зависит судьба Нифрейи.

Когда забрезжил рассвет, я чувствовала себя так, словно не спала сотню ночей. Голова болела, в глаза будто насыпали золы из камина. По крайней мере, именно так мне показалось, когда попыталась их приоткрыть. Скользнула взглядом по комнате и вздрогнула: у кресел стоял мужчина.

Остатки сна как рукой сняло.

Темноволосый артанец пристроил поднос со снедью и большим кувшином на столике. Я следила за ним из-под полуопущенных век, чтобы не выдать себя. Но он даже не смотрел в мою сторону.

Кто он?

Притворяться спящей дальше не было смысла, поэтому я осторожно стянула покрывало и села. От шнуровок болела спина, платье и накидка измялись, а другие остались в покоях для фрейлин. Поэтому я отыскала туфли и постаралась расправить юбки. Не сильно помогло. Обычно нам с Роуз прислуживала горничная, но теперь все это осталось в прошлом.

Артанец, что расставлял еду, обернулся на шорох и едва не сбил кувшин. В последний миг подхватил его, водрузив обратно на стол, и пробормотал:

— Извините… Кхм-кхм… — Он прочистил горло и поклонился со смущенной улыбкой. Правда, улыбка предназначалась балдахину, потому что на меня он старался не смотреть. — Доброе утро, леди.

Не знаю, от чего я опешила больше, от вежливости или улыбки артанца. На вид не старше, а может, и вовсе младше меня, невысокого роста, он улыбался так широко, словно мы были лучшими друзьями.

— Я принес завтрак, но уже ухожу.

— Это шутка? — Моему ледяному тону мог позавидовать даже сам Мрак.

— Шутка? — приподнял брови артанец и оглянулся на стол. — Нет. К сожалению, это все, что я смог достать.

Я всматривалась в него, пытаясь отыскать подвох и раздуть в душе пламя ненависти, но натыкалась на искренность.

— Я не про завтрак, — раздраженно махнула рукой. — Про то, как ты меня назвал.

Артанец сосредоточенно нахмурился.

— Ах, вы про леди? Но вы же леди!

— Я пленница.

— Но это же не мешает вам быть леди, — совсем сбил он меня с толку. — Вы первая пленница моего господина, остальные сами приходили.

По ощущениям, у меня глаза полезли на лоб.

— Простите, — непонятно за что извинился артанец.

Хлопнула дверь, и в спальню вошел Мрак. Внутри тут же поднялась волна гнева, которая осела горечью на языке, тяжестью легла на плечи. На нем совершенно не отпечаталась усталость бессонной ночи, в мою сторону он даже не посмотрел. Словно яростный огонь в глазах мне ночью привиделся. Мужчины не сказали друг другу ни слова, только серебро сверкнуло во взгляде князя. Молодой артанец тут же ушел, притворив за собой дверь. А Мрак направился к столику и скомандовал:

— Поторопись, если хочешь есть. Через час мы покидаем замок.

Час? Всего лишь час?

Так мало…

Бессмысленно спрашивать, относится ли ко мне это «мы». Вещи всегда путешествуют вместе со своим хозяином, а я теперь трофей.

Трофей.

Так называли кабаньи головы или оленьи рога, что вешали на стены после удачной охоты, а еще больших рыбин, которых удавалось поймать в море. Но не людей! От одних только попыток примерить это звание на себя накатывало отвращение. В Нифрейе не было рабства, и каждый человек рождался свободным.

Аромат выпечки и молока дразнил ноздри. Кроме хлеба на столе оказалось вяленое мясо, сыр и вареные яйца. Под пристальным взглядом замершего в кресле Мрака кусок не лез в горло. Но я все равно заняла соседнее кресло и заставила себя жевать. Назло ему! И чтобы не свалиться в голодный обморок. Пусть думает что хочет, называет, как ему вздумается, но я никогда рабыней не была и не буду!

— Почему я тебя не слышу? — хрипло спросил он, нарушая тишину.

Наверное, секрет этой хрипотцы крылся в его привычке приказывать мысленно. Со мной же приходилось разговаривать с помощью слов.