Миропорядок по-русски - Семен Уралов

Хотим мы этого или нет, но в России либо оформятся качественно другие правящие элиты – назовем их новым дворянством, либо социально-экономический кризис будет углубляться, общество будет расслаиваться, а противоречия – накапливаться. Это, по мнению марксистов, может создать революционную ситуацию, а по мнению евразийцев – стать причиной вымирания этноса и гибели государства.

Вопрос о новом дворянстве предстоит решать, и очень скоро. Потому что если не решить этот вопрос, то законстеневшее боярство 1990-х и нулевых попросту разорит Россию в ходе мирового конфликта. Как разорили Российскую империю Николая II выродившиеся дворяне в 1914–1917 годах.

Хорошей иллюстрацией к теории элит является самый тяжелый кризис, в котором оказалась русская монархия, – восстание Пугачева. На дворе 1773 год. Екатерина Великая блистает на троне России. Два года как взят Крым. Три года как присоединены Бессарабия и часть Молдавии. Год назад первый раз разделена Польша – России досталась Восточная Белоруссия с Могилевом, Полоцком и Витебском. Идет русско-турецкая война, в которой Екатерина явно выигрывает у османов. Великий фаворит в Чесменской битве сжигает весь турецкий флот, скрывшийся в бухте. Екатерина, русская императрица с германскими корнями, является самым влиятельным правителем Евразии в 1773 году.

На постаменте «Медного всадника» в Петербурге написано: «Петру Первому – Екатерина Вторая». Действительно, именно Екатерина довела до совершенства дворянскую модель, заложенную Петром. При Екатерине проект «дворянство» привлек плеяду талантливых и амбициозных людей в правящие элиты. Братья Орловы, Григорий Потемкин, полководцы Суворов и Румянцев, французские эмигранты де Рибас и Дюк де Ришелье, заложившие Одессу, – все это плеяда русских гениев, которых объединила вокруг себя Екатерина II. Но сделала она это с помощью модели обновления правящих элит, которая была внедрена в России Петром I. Дворянство позволяло выделять таланты и укреплять ими государственную власть. Одновременно с властью новые «дворянские» правящие элиты получают доступ к капиталу. В пользу дворян вводятся новые налоги, крестьян окончательно закрепощают и превращают в частную собственность.

А если учесть, что дворян в то время в России было чуть более 1 %, то естественно, что противоречия в обществе назревали. Дворяне как правящая элита (1 %) вместе с духовенством (0,5 %) оказались окружены мещанами, зажиточными крестьянами и ремесленниками (40–50 %), нищими крестьянами, батраками и разнорабочими (40–50 %). Отдельно стояли казачество (2,5 %) и инородцы (6,5 %), как тогда называли все неправославные народы империи – калмыков, азербайджанцев, татар, киргизов и тувинцев. Вот, например, социологический слепок общества Российской империи 1897 года – через 100 лет после смерти Екатерины Великой структура общества практически не изменилась.

За 200 лет с дворянством происходили диалектические парадоксы. С одной стороны, во внешней политике Екатерина побеждает с помощью дворянства – новые правящие элиты ведут вперед армии, закладывают новые города и строят непобедимый флот. А с другой стороны, в политике внутренней то самое дворянство становится причиной невиданного Пугачевского бунта, по размерам сопоставимого с Гражданской войной 1918–1923 годов.

Итак, Екатерина блистает во внешней политике. Громит Турцию, делит Польшу. И тут глубоко в тылу – в Оренбургской губернии – зарождается восстание, быстро переросшее в гражданскую войну. Хотя началось это восстание как обычный локальный бунт бедного уральского/яицкого казачества.

Каждый год то тут, то там бузили бедные казаки. Дело в том, что внутри казачества как сословия также зародилась своя правящая элита, которая стала контролировать финансовые потоки, выделяемые из столицы на нужды казаков. Казак во времена Екатерины II – это что-то вроде вооруженного свободного крестьянина, который должен и хозяйство вести, и еще его государство нагружает дополнительными задачами. То надо торговый караван из Бухары в Оренбург сопровождать, то прочесывать заросли Урала/Яика в поисках беглых каторжников, то караульную службу нести – много задач нарезала империя казаку. За это казак считался человеком вольным, от налогов освобожденным и за военную службу получающим награду от государства. И вот вольному казачеству на Южном Урале, впрочем, как и везде, казацкое начальство по несколько лет не выплачивало жалованье. Так же нещадно облагали местными поборами и податями простых крестьян. Время от времени происходили бунты, на которые в Петербурге смотрели сквозь пальцы.

И когда в начале 1773 года появилась новость, что объявился какой-то беглый каторжник Пугачев со 150 казаками, никто особо внимания на это не обратил. Где-то там, в далеком Оренбурге – на границе между Европой и Азией, – каких-то 150 казаков грабят людей на большой дороге. Эка невидаль. Да в России каждый год такое происходит.

Но вот проходят месяцы, а восставших все больше и больше. Против Пугачева отправляют отряды, чтобы разгромить его, а правительственные войска переходят на сторону восставших. Причем происходит это по социальным мотивам: отправляют-то против Пугачева тех самых казаков и солдат – бывших крестьян. Один-два дворянина-офицера и казачьи сотники не могли удержать дисциплину – и правительственный отряд переходил на сторону восставших. Поэтому перед Пугачевым открывали ворота города и села. Дворян, офицеров, казачью старшину и зажиточных мещан восставшие обычно вешали. Бедное казачество мстило своим атаманам, крестьяне – помещикам, солдаты – офицерам. Пружина внутренних противоречий разжалась – и за считанные месяцы отряд Пугачева разросся со 150 человек до 120 тысяч. Восстание охватило практически все Поволжье и Южный Урал и грозило перекинуться в Сибирь.

Если бы Санкт-Петербург оказался отрезан от внутренних колоний Урала и Сибири, это означало бы экономический крах режима Екатерины. Которая, как мы помним, пребывает в зените славы и громит турок. И в это время где-то в далекой Оренбургской степи происходят события, которые могут перечеркнуть все достижения. Дворян, купцов и чиновников вешают. Помещичьи усадьбы грабят. Екатерине приходится бросать на подавление восстания новые и новые силы, оттягивая войска с турецкого фронта.

Против Пугачева выдвигается регулярная армия и отбрасывает восставших в прикаспийские пустыни. Но сам Пугачев прорывается на Урал – поднимает восстание на казенных заводах, заходит в Поволжье с севера и берет Казань. Восстание казацкой и крестьянской бедноты подхватывается в соседней Башкирии, но здесь оно приобретает национальный оттенок. Центральная власть в Петербурге получает двойную проблему. Параллельно с этим Пугачева поддерживает один из казахских родов (жузов) и начинает набеги в Южную Сибирь. Власть Екатерины начинает рассыпаться.

Рис. 3. Территории, охваченные крестьянской войной под предводительством Емельяна Пугачева

Пугачева, конечно же, поймали, осудили и казнили. Причем нельзя сказать, что Пугачев проиграл, – он, собственно, никогда и не выигрывал. Просто история вынесла его на вершину бунта – и он стал символом восстания. Армия Пугачева представляла собой огромную толпу погромщиков, которые собирались только с целью набега, ограбления и мародерства. Такое восстание не могло победить в принципе, и на месте Пугачева мог оказаться кто угодно. Но само восстание очень