Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

– 'От сволочи, — пробормотал он. — Словно и впрямь не люди. Жуга! Ты как там? Эй, Жуга!

Жуга молчал. Реслав забеспокоился было, уж не насмерть ли забили его приятеля, но тут в темноте раздался его тихий, шелестящий смех.

— Пошто смеешься?

— Вот и спрашивай теперь… про старые рубцы, — послышалось из угла. Присмотревшись, Реслав разглядел в сумраке его нескладный силуэт. Извиваясь совершенно немыслимым образом, Жуга ухитрился встать и пропрыгал к Реславу. Упал рядом, придвинулся спина к спине:

— Попробуй мне руки развязать.

— Может, наговор какой? — неуверенно предложил Реслав. — Само развяжется?

— Не хватало, чтоб еще веревка загорелась… Ну, как?

Реслав некоторое время на ощупь пытался развязать ему руки, пыхтел, ругнулся, сломав ноготь.

— Не… Крепко связали.

— Ч-черт… — Жуга повел плечами. — Без рук ничего не могу. Ты-то цел?

— Вроде… — Реслав прислушался к своим ощущениям. — А как там твоя нога?

— Как всегда, — буркнул тот.

— Слышь, Жуга, — позвал Реслав. — Как ты думаешь, куда Ганка подевалась?

Жуга промолчал.

* * *

Стемнело.

В томительном молчании тянулись ночные часы. Свитка Реслава осталась на дворе у Довбуша, и его нещадно ели комары. Жуга был в рубахе, но и он то и дело кривил губы, сдувая назойливых кровососов. Руки и ноги у обоих затекли. Хотелось пить.

— Как думаешь, Жуга, что с нами сделают? — наконец нарушил молчание Реслав.

— Коли Ганку не отыщут, то прибьют, наверное, — нехотя отозвался тот. — А с судом ли, без — все едино.

— А ежели отыщут?

— И тогда хорошего не жди…

— Да… — Реслав помолчал. — Знать бы, что на деле случилось! Может, спросить… Кто там, на страже? — Он подполз к дверям, несколько раз гулко ударил пятками в доски. — Эй, караульный!

Послышались шаги, скрипнул засов.

— Че тебе?

Реслав крякнул досадливо: Влашек!

— Выйти надо, — буркнул он. — По нужде.

— Лей под себя, погань, — процедил тот сквозь зубы и захлопнул дверь. Шаги смолкли.

— У, морда… — Реслав сплюнул, подвинулся к стене. — Этот расскажет, жди, дожидайся… Эх, угораздило!

Некоторое время оба молчали. Реслав привстал, попробовал дверь плечом на прочность — устояла. За стенками сарая назойливо трещали цикады — ночь выдалась теплая и светлая. В маленькое окошко под потолком виднелся клок звездного неба.

— Полнолуние сегодня, — словно услыхав мысли Реслава, сказал Жуга. — Для нечисти самое раздолье.

— Так ты думаешь, что Ганка… — начал было Реслав и смолк.

— Ведьма? Ты это хотел сказать? Нет. Наоборот, пожалуй…

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда…

Опять воцарилось молчание.

— Жуга, — позвал Реслав. Ответа не было. — Жуга!

— Чего тебе?

— За что они нас так? Мы же ничего плохого не сделали… Неужто ворожба — такой грех?

Жуга засопел сердито, заерзал.

— Может, и грех… — наконец сказал он. — Хрен его знает.

— А я так думаю, — продолжил Реслав, — ежели дано умение, значит — так и надо, и винить тут некого. Разве что — из зависти.

— Когда-то и я так думал, — пробормотал Жуга. — Умение! Эк сказал… Попробуй разберись только — награда это или наказание. Нам самим не понять, а остальным — и подавно… Спроси, вон, у Влашека — он тебе растолкует, что к чему. Эх, руки связаны!

— Жуга!

— Ну?

— Расскажи о себе.

Жуга блеснул белками глаз, опустил голову.

— Зачем?

— Сдается мне, ты что-то знаешь про Ганну, да и вообще. Откуда ты? Чего ищешь? Почему с гор ушел? Может, навредил кому?

— Вреда не чинил, — криво усмехнулся Жуга, — да только люди сами на тебя грех повесят, дай только повод. Дед Вазах все понимал. Много знал старик, ох, много…

Жуга говорил медленно, нехотя, словно пересиливая боль, часто сглатывал сухим ртом, умолкал на полуслове, глядя в темноту и думая о чем-то своем. Реслав слушал, затаив дыхание.

Жуга и вправду был подкидышем. Старик Вазах — деревенский знахарь — взял его к себе. Маленькая деревушка высоко в горах, козы да овцы — вот и вся жизнь у горца. Жуга рос, непохожий на других детей — длинный, рыжий, молчаливый. Был он сметлив не по годам и знахарскую премудрость усваивал быстро и с охотой, а со временем пришло к нему и умение. Да и Вазах заметил в приемыше какую-то силу: и наговоры его были крепче, и дело ладилось лучше. Сам все творил, по чутью своему. Как подрос — пошел в пастухи, отличился и тут. У других то овца пропадет, то волк повадится, то болезнь какая стадо косит, у Жуги — словно бережет кто. А своим так и не стал среди волошеских поселян — уважали, но и побаивались: не он ли, мол, на соседские стада порчу наводит?

Была в том селе одна девушка — дочь деревенского Головы. Всем взяла — и красой, и умом, и умением, да замуж все не спешила. Парни из соседних селений свататься приходили, да все без толку.

— Ну, а ты? — спросил Реслав, когда Жуга умолк.

— А что — я? — горько усмехнулся тот. — Они все на приданное зарились, да на хозяйство. А я… Любил я ее, понимаешь? Любил я Мару!

— А она?

— Бог ее знает… Встречались, верно. А только глупо все. За меня, сироту, только рябая пойдет — кто я такой? Пастух, приемыш, травник-недоучка… дурак рыжий… Отец ее не позволил бы.

Реслав вдруг почувствовал, как что-то тревожное, непонятное ширится и растет в груди. Страх! — внезапно понял он. Зачем же спустился в долину этот странный паренек с глазами древнего старика?

— С ней что-то случилось? — словно по наитию спросил он.

Жуга вскинул голову:

— Откуда ты знаешь?! А, не все ли равно…

В тот вечер Жуга встретился с Марой в последний раз. Они расстались перед тем, как стемнело. Больше ее никто не видел, лишь слышали за околицей чей-то крик, да полуслепая бабка Ляниха божилась, что «вихорь девку унес». Искали — не нашли.

— А ты, стало быть, на поиски ушел? — предположил Реслав.

— Н-не совсем, — замялся Жуга. — Тогда, в горах, все также было — людей ведь долго поднимать не надо, кликни только — все налетят, и крайнего найдут, и судилище учинят… На меня поклеп и навели. Вазах заступился было — не пощадили и его. Много ли старику надо? Крепко били, в полную силу — со страху, должно быть; всем миром навалились, с камнями, с дубьем.

— А потом?

— Потом? — с усилием переспросил Жуга. — В лесу я прятался. Сдох бы, наверное, с голоду, да повезло — родник был поблизости, да лабаз я нашел беличий — орехи, там, грибы… Как раны подживать стали, я в деревню ночью пробрался. Дом стариковский растащили, унесли кто что мог, только травы не тронули — я собрал, да посох, вот, взял…