Масштабная операция - Валерий Рощин

Час назад отряд похоронил Анатолия Тоцкого — бойцы аккуратно уложили тело в узкую ложбину — извилистую оконечность неглубокой балочки, присыпали замлей и замаскировали могилу прошлогодней сухой листвой. Причину внезапной смерти Торбин установил, внимательно осмотрев тело подчиненного. Чуть выше локтевого сустава обнаружились две маленькие свежие ранки — следы от змеиного укуса.

— Под каким только обличием не появляется на войне смерть, ядрен-батон… — глухо проворчал Шип, стягивая шерстяную шапочку, похожую на лыжную.

Остальные шестеро спецназовцев с сумрачными, суровыми лицами сняли банданы — головные косынки защитного цвета и с минуту постояли над последним пристанищем их мертвого товарища.

— Пусть тебе эта земля станет родной. Прощай Анатолий… — прошептал прапорщик в благоговейном молчании своих коллег.

Командир группы отметил место захоронения на карте черным крестиком, еще раз взглянул на неприметный холмик и дал команду двигаться дальше…

На первый взгляд характер Торбина казался весьма непростым, а порой и откровенно тяжеловатым. Он никогда не стремился поделиться с окружающими сокровенными мыслями, никогда не лез в душу, и вообще производил впечатление замкнутого, молчаливого человека. Иногда, оттого, что он больше слушал, нежели говорил сам, у случайного и чрезмерно говорливого собеседника складывалось ошибочное мнение, будто имеет дело с ограниченным солдафоном, наделенным посредственной сообразительностью. Лишь немногие из тех, кто знал Станислава значительное время, могли по достоинству оценить и его аналитический ум, и способность мгновенно принимать единственно верные решения.

Еще мальчишкой он с неизменным интересом зачитывался книгами о войне, с какой-то непонятной одержимостью смотрел скупые телевизионные репортажи о вводе ограниченного контингента войск в Афганистан. Постепенно, годам к четырнадцати, в его сознании сформировалось твердое желание стать военным. Упрямый юноша напрочь отвергал мысль связать судьбу с каким-нибудь заурядным и скучным гражданским ВУЗом. Слишком много наглядных примеров преподносила жизнь, в которых представители рафинированной интеллигенции становились типичными серыми спецами; спивались, жалуясь на незадавшуюся карьеру; или попросту влачили тщедушное бытие.

Торбину также в начале пути частенько приходилось пенять на неудачи. Винил же он во всем собственную молодость. Вроде бы и времени понапрасну не терял: с девяти лет серьезно увлекся боксом; в аккурат после школьной скамьи без проблем поступил в Рязанское десантное; в девятнадцать стал мастером спорта; сразу по окончании училища успел побывать в Чечне… Но как-то так получалось, что на месяц-два, а иной раз на полгода, Стас повсюду немного запаздывал. Стоило выиграть в своей весовой категории чемпионат страны среди юниоров и стать реальным кандидатом в сборную команду Советского Союза, как распалась огромная держава. Едва примерил курсантскую форму выпускного курса, как элитные спецподразделения «Вымпел» и «Альфа» перестали присылать кадровиков на смотрины с целью отбора лучших. Попав же лейтенантом в окрестности Грозного, застал не ликвидацию бандформирований, а скорее поспешное бегство федералов из мятежной республики — угольки первой чеченской кампании к тому времени уже дотлевали…

Возможно, ему так и пришлось бы причислять себя к когорте вечных неудачников, не разразись вскоре вооруженный конфликт в Закавказье с новой, неистовой силой, и не встреться он несколько лет назад с одним замечательным человеком — полковником Львовским.

Теперь все изменилось — Торбин стал сотрудником прославленного «Шторма» и ездил на берега Терека и Сунжи, словно на работу. Три месяца командировки с боями, спецоперациями, оглушающей усталостью и ранениями пролетали как один день. Потом тянулся отдых от трех до шести месяцев, с размеренной службой в питерском базовом Отделе Специального Назначения «Шторм» ГУИН Минюста России, что уютно располагался неподалеку от станции метро «Ладожская» северной столицы. Затем снова Чечня с ликами смерти и всеми сопутствующими войне ужасами, и опять полусонные дежурства в двух разухабистых казино Санкт-Петербурга, находившихся под опекой бойцов с красивой татуировкой на плечах — летящим буревестником на фоне взбеленившегося моря…

В училище за Станиславом увязалась странная кличка — Гроссмейстер. Нет, шахмат он не любил, да и играть-то в них пробовал всего дважды. Ветер дул с другой стороны — на зависть многим однокашникам молодой человек обладал отменной целеустремленностью и невероятной физической выносливостью. Этот комплекс качеств помогал всюду — на полигонах; в спортзалах; во время изнуряющих кроссов… Но, пожалуй, главным фактором появления прозвища послужило умение Торбина использовать свой двужильный организм в боксерских поединках. Даже когда жребий сводил с заведомо более мощным бойцом и, казалось, не давал Стасу ни единого шанса, он грамотно распределял силы на весь бой — оборонялся, технично работая вторым номером и, беспрестанно двигаясь по квадрату, до предела изматывал оппонента. В последнем же раунде, будто сбросив сонливость, перехватывал инициативу, и постепенно переходя от «пиано» к «фортиссимо», ошеломлял соперника неистовым натиском. А дальше… В концовке единоборства одаренному боксеру, владеющему к тому же и ужасающей силы ударами с обеих рук, как правило, не составляло труда уложить соперника на пол.

С первого же курса Гроссмейстер сражался исключительно за звание абсолютного чемпиона училища, побеждая без разбора и сверстников, и старшекурсников, и офицеров. Единственный проигрыш в первом финале соревнований счел досадной осечкой. Начиная со второго первенства, неудачи стали обходить стороной. А еще через год к золотой медали чемпиона страны среди юниоров, Станислав добыл звание чемпиона Вооруженных Сил. Отныне выйти на ринг против него счел бы за честь любой десантник или морской пехотинец нашей необъятной державы.

По окончании училища, Торбина определили в десантную бригаду под Орлом. Именно оттуда в составе лучшего батальона он и был впервые командирован в Чечню. Но тот вояж молодого лейтенанта на Кавказ стал скорее ознакомительным, — этакой короткой, необременительной экскурсией.

А чуть позже в его жизни произошло знаменательное событие, заставившее смягчить категоричную убежденность в своей неудачливости…

На неофициальном чемпионате войск специального назначения Станислав легко разобрался в нескольких боях с оппонентами в среднем весе. Супертяжей в элите никогда не держали, посему в последнем и самом зрелищном финале перед зрителями предстали два тяжеловеса. Когда и в этом поединке была поднята рука победителя, большезвездные организаторы посовещались и постановили в оставшиеся по регламенту три дня состязаний устроить шоу — показательные пятираундовые бои четырех чемпионов соседних категорий.

В первый день на ринг вышли легковес и боксер полусреднего веса. Победу в драматичном бою, как и ожидалось, одержал более тяжелый спортсмен. Спустя сутки победитель вновь надел перчатки — предстояло помериться силами с Торбиным. Гроссмейстер не стал плести мудреных стратегий — если суждено было взять верх, то на следующий день предстояло держать экзамен перед тяжем, которому до приставки «супер» не хватало жалкого десятка килограмм. И во втором раунде взыскательный судья остановил встречу в виду явного преимущества Стаса, объявив его победу техническим нокаутом.